Месяц за год. Оборона Севастополя. Сергей Юрьевич Соловьев
в виде купола. Обитая бронзой дверь была открыта, служитель зажег свечи шандала, и они спустились на двенадцать ступеней вниз, в гробовую тишину и мертвецкую черноту, лишь озаряемую ярко горящими свечами. Место было пустынным, и каменные полки для гробов ожидали своих вечных постояльцев. Только один гроб, как одинокое дерево в пустыне, занял приготовленное место. Они постояли здесь с минуту, и стали поспешно подниматься, а церковный служка, подобный Харону, закрыл лязгнувший замок двери на тот Свет.
Дома был накрыт богатый стол, но не для праздника, а для поминок. Женщины сидели в черных платках, Дмитрий Иванович повязал чёрный платок на правую руку сына, и сел с ним рядом. Есть Михаил Дмитриевич не хотел совсем, но ради порядка, съел кусочек кутьи. Пил, не чувствуя вкуса водки. Ближе к вечеру, его отвели отдыхать, в комнате зеркало было завешено крепом.
***
Спал Мишель тяжело, сводило руки и ноги, дышалось с трудом. Ночь проша непросто для него. Заснул сразу, но под утро проснулся, и так лежал под одеялом. Только закрыл глаза и..
Боялся ли призрака? Нет, но всё это было так неправильно, словно видел это в дурном сне. Ущипнул себя что бы проверить, но нет, всё точно, он не спал, но так хотел проснуться…
В дверь постучался Яким, и заглянул в проём двери. Сделал три шага и замер.
– Давай одеваться, раз пора, – сказал вдовец, садясь на край кровати, – потом к сыну проводи.
– Хорошо.
Мишель оделся, и прошёл к детской. Денщик постучал тихо, и спросил:
– Авдотья, можно к тебе?
– Заходите, я кормить закончила.
Комната была светлая и чистая, стояли две детские кроватки, кровать для женщины, стол и шкаф. На столе стояли и два кувшина с водой, на полу- медный таз. Кормилица была женщиной красивой и статной, с чуть крупноватыми чертами лица, одетая в чистую и опрятную крестьянскую одежду, волосы были убраны под цветастый поаток.
– Вот ваш сынок, Пётр Михайлович, – и она вложила в его руки закутанного в одеяло младенца.
Ребенок был славный, уже улыбался, и тянул руки к отцу. Мишель расцеловал его в персиковые щёчки, и присел на стул. Петр Михайлович принялся изучать блестящие пуговицы отцовского колета, так привлёкшие его.
– Барин, идти надо, завтракать, – напомнил распорядительный денщик.
–Хорошо, сказал немного повеселевший Залепский, передавая ребёнка кормилице.
– Яким, дай кошель.
Бывший кирасир, не думая перечить, отдал кошелёк молодому человеку.
– Это тебе за заботу, Авдотья, – сказал Мишель, выложив на стол три червонца.
– Спасибо, барин, – только и сказала женщина.
Мишель собрался, и чувствовал себя теперь много лучше. В столовой был накрыт стол, все уже ожидали его. Слуга накладывал кашу, Софья Михайловна баловала манкой, или повариха делала пудинг. Домашний хлеб с маслом, лежали и яйца, сваренные вкрутую.
– Завтра и пирогов напечем, твоих любимых, Мишенька, – приговаривала мама раза три, пытаясь привлечь внимание сына.
Она