Как в последний раз. Мария Павловна Златая
и, ресницы слегка подрагивали, отражая его беззаботный сон. Уже светало, в окне все четче были видны очертания крыш домов, гасли фонари, уступая место солнечного свету. Мне нужно было идти на работу, а ему – стажироваться. Сейчас, в эти минуты, когда он полностью был в моей власти, я оберегала его как львица своего льва, львенка… Мои ладони перебирали его смоляные, иссиня-черные волосы, так своевольно разметавшиеся по голове. Пока он был рядом, я имела над ним власть, свою, незримую, незаметную, но такую важную для меня.
Он ночевал у меня редко, хотя я сама был против этого. На это было много причин. Я боялась, да, боялась, совсем обезуметь от этой грешной связи, привязаться и погрузиться в него полностью. Он и так поглотил мое сердце, мое сознание, так пусть хотя бы что-то немногое оставалось моей территорией, моей неприкосновенной зоной для мыслей и осуждения самой себя. Ему было 23, мне 36. И это звучало в моей голове так часто, что я сама уже устала анализировать это и читать себя морали. Да, судьба связала нас и свела как-то незаметно. А теперь мне страшно было не видеть его пару дней, не слышать его голоса, не чувствовать этот безумно родной запах любимого мужчины. Сначала казался мальчишкой, а потом стал мужчиной всей моей жизни.
– Гриша… пора… – я все еще гладила его, нежно нашептывая ему на ухо слова.
Он потянулся, как ребенок, и приоткрыл свои черные глаза. Улыбка тронула криво изогнутые губы. Как же я любила эти губы… страстные, дикие, как у зверя, с улыбкой хищника.
– А может еще разок? – его сильные руки схватили меня, и я снова утонула в аромате его волос, плеч, губ. Врываясь в меня сильными толчками, он стонал и покусывал мои груди. Я была в полной его власти, открытая и покладистая, я сходила сума от накатывавшей меня бури. Полное ощущение счастья, если кто-нибудь его когда-нибудь испытывал…
Он закончил быстро и шумно, вдавив меня в гору подушек:
– Теперь надо вставать, – он засмеялся и весь потный пошел в душ. Я лежала с закрытыми глазами и все еще чувствовала его тепло на себе, влагу между ног, и это ощущение счастья меня не отпускало.
После душа он выглядел божественно. В принципе, как мог еще выглядеть безумно красивый молодой парень… В джинсах, футболке, в своей модной кепке, такой молодой и брутальный. Мой… только мой.
– Вера, ты что не торопишься? Я ушел, – его рука вытянула меня из подушек, словно нечаянно задев мои оголившиеся груди. Гриша посмотрел в мои глаза, и сам же смеялся одними своими красивыми глазами.
– Уходи, – я таяла под его взглядом. – Я уже встаю, ждала, когда душ освободится.
– Созвонимся… не знаю, когда заеду, – искорки из глаз ушли, он стал серьезен, будто вспомнил о чем-то важном в своей, не всегда открытой для меня, жизни. Сдержав желание допросить его, я внутренне вся сжалась. Надо знать грани, надо не растворяться в нем, когда же ты, глупая, поймешь?.. Ведь, возможно, эти грани и сохраняли наши отношения.
Уже накинув куртку, он снова посмотрел на меня, будто сам ждал моей реакции. Я улыбалась и не выдавала внутренний диссонанс. Молодой и безумно красивый… Он же ненадолго мой, скоро надоест ему и будет так плохо… Выдержу ли я?
Хлопнула дверь. Я скинула груз ненужных мыслей и стала собираться на работу.
Я выросла в небольшом селе Севостьяновке и прожила там до 17 лет, после чего уехала учиться за 200 км от родного места. Столько лет я так мечтала скорее уехать и поменять все в своей жизни. Если бы я знала, сколько раз потом в мыслях буду возвращаться в ту свою беззаботную жизнь. Буду скучать по желто-седым полям, по сухостою, по зною, от которого тяжело дышится, но ты бежишь с подругами по пыльной дороге к небольшой речушке, чтобы с разбегу плюхнуться в теплую воду и не вылезать из нее часами. А потом идти обратно, уставшей, но счастливой. Была первая любовь, летние вечера и бесконечное звездное небо. Я и тогда жила эмоциями, впитывая все в себя через призму души. Я искала в людях не выгоду, не могла просто жить, довольствуясь обыденными вещами. Мне нужна была любовь, я сама хотела любить.
После работы ко мне забежала подруга, уговорила меня выпить шампанского.
– Ну что, может, поедем сегодня в клуб?
Мои глаза округлились:
– Куда? Сума сошла.
– Твой не приедет, что сидеть грустить. Выходные же впереди. Пошли. А то у тебя начнется синдром ожидания и угнетения, – любимым делом Ритки было подначивание меня относительно моих «неправильных» отношений. Я не оправдывалась, но мне было как-то неловко всегда при упоминании о Грише. Но все ее замечания было по делу, она знала меня слишком давно. И сейчас она была права, как же она была права… Гриша не звонил весь день, мог и не позвонить вовсе. Я же не требовала отчета, не обижалась, поэтому он был свободен и не ощущал никакого бремени отношений. А я все сложнее переносила этот свободный формат, в то же время боясь спугнуть его цепями и ограничениями. Он не звонил, а я ждала. В этот момент жизнь будто замирала, тянулись минуты, часы, дни. Тяжелее всего было ждать его по несколько дней. Я придумывала для него дела, рисовала в голове картины его жизни без меня, в мыслях он был всегда так занят, но идеален в плане верности мне. Я гнала все плохое