Маскарад тоскующих острот. Михаил Берман
волновался. Он отправил свои стихи в одно из крупнейших издательств города Шизо. Журнал «Доброе Сердце» считался модным, тонким и любимым многими. Быть опубликованным в нем было все равно, что достать до небес. Ржевский публиковался сто лет назад, да и то в каком-то очень-очень паршивом журнальчике. И вот он решил, что пришла пора узнать, стоит ли он чего-нибудь как поэт.
Стар и Тэн, как могли, пытались успокоить его.
– Не волнуйся ты так, – сказал Стар. – Я обожаю твои стихи. Ты прекрасный поэт. Если их и не опубликуют, то ничего страшного. «Какая разница – какая задница», ведь твои строки, старина Овидий [13].
– Понимаю, что по большому счету не имеет большого значения. Но увидеть свои стихи в «Добром Сердце»… Я был бы согласен начать курс лечения с самого начала, если бы только мои стихи попали в сей журнал. А ты помнишь, в каком ужасном состоянии я сюда попал?
– Тебя, кажется, вынули из петли или реки? – сказал Стар.
– Нет, меня нашли мусорщики в мусорном контейнере под домом. Я считал себя законченным ничтожеством, мусором в образе человека. «Мусора нет, есть только люди», как пел Арнольд Дезодорант.
– Вот кого бы никогда не цитировал, так Арнольда Дезодоранта, – сказал Тэн. – «Будда лишь жалкий урод, который никому не дает» – как после такого можно его уважать?
– Кстати, музыка у него неплохая. Такая смесь латинского джаза, фольклора народов Океании и русского шансона. Очень самобытен по-своему, – сказал Стар.
– А мне кажется, он вкладывает всю душу в тексты, – сказал Ржевский. – Может, он не так талантлив, как обычный великий поэт, прозаик и драматург, но иногда слушать его – как слушать свое сердце.
Показалась Истина, бредущая откуда-то куда-то.
– Истина, есть ли у тебя сердце? – спросил Ржевский.
– Есть, и оно доброе, – ответила Истина.
– Кто кроме тебя может знать обо всем? Я послал свои стихи в «Доброе Сердце»
– А «Доброе Сердце» послало тебя.
– Зачем ты так ко мне, Истина?
– Ты неплохой поэт, но не для таких крупных и популярных журналов. Живи согласно строке Святого Голода: «Я не поэт, Я не привет, Я просто Свет». Он не ел несколько лет, только вода и молоко. И он светился. Он светился. Осознай, что значит светиться.
– Честно говоря, тяжело, – сказал Ржевский.
– Истина, не стоит быть такой максималисткой, – сказал Тэн. – Не забывай, что каждый живет в своем мире. Ты в своем, я в своем, он в своем, и мы строим дом, а потом в нем живем. И не ссоримся друг с другом, а уважаем и не презираем.
– Детство, – сказала Истина. – Если не вразумишь-образумишь, то ничего не изменится.
– Сколько же таких людей, пытающихся вразумить-образумить? Здесь их полбольницы, а за ее пределами и того больше в процентно-эквивалентном отношении. И что меняется? Все лишь повторяется и повторяется, – сказал Ржевский. – Извини, Тэн, я еще раз процитирую Арнольда Дезодоранта:
Когда носки воняют,
Их значит не стирают,
Но стоит ли То стирать,
Что не