Белокурая гейша. Джина Бакарр
й японский дождь пробудил мои чувства, всколыхнул желания. Я пыталась справиться с горем, когда внутри меня вдруг поднялась волна дикой радости – чувственное исследование моего изменяющегося тела, – наполнившая меня вожделением. Тревожное сочетание эмоций для любой юной девушки, не так ли? Я страстно хотела отдаться своим желаниям, пробудить свою женскую душу, любить и быть любимой.
Мне было пятнадцать лет.
И я хотела стать гейшей.
Я бесконечно восхищалась стойкостью духа этих женщин, их мужеством и красотой. Они порождали мечты и обитали в сказочном мире, подернутом дымкой романтики. Каждый день по пути в миссионерскую школу я глазела на молоденьких учениц гейш, торопливо шагающих по улице в высоких сандалиях, внутри которых был прикреплен маленький колокольчик. Выбеленные лица они скрывали под розовыми бумажными солнечными зонтиками.
По ночам, направляясь вместе с отцом в театр кабуки, я пожирала глазами гейш, проезжающих мимо на рикшах. Они были облачены в официальные черные кимоно, расшитые узором из цветов и птиц. Вечерами, проходя мимо окасан – мамы-сан, – сидящей на террасе и курящей трубку из слоновой кости, я никогда не могла сдержать хихиканья.
Ощущая прилив вдохновения и содрогаясь не столько от страха, сколько от предвкушения, я испытывала тягу и настоятельную потребность стать частью этого чарующего и сексуально раскрепощающего мира гейш. Мне хотелось знать, каким образом этот мир цветов и ив существовал в стране, где новорожденных девочек клали на холодную землю и оставляли так на целых три дня, чтобы указать им на их место в обществе.
И место это было под мужчиной.
Я никак не могла понять, почему женщины в стране сёгунов и самураев опускали глаза долу, скрывали то, чем томились их сердца, и никогда не позволяли другим видеть своих слез, орошая жесткие деревянные подушки солеными, похожими на горошины каплями, такими же вечными, как и их души, если они вообще сумеют выжить.
Если сумеют преуспеть.
Если сумеют полюбить.
Я была очень впечатлительной и настолько сильно хотела потакать своим эротическим фантазиям, что убедила себя, что если не сумею найти способа дать выход своим потаенным эмоциям, то буду обречена до конца дней томиться от сокрытой внутри меня чувственности. Я молила богов дать мне мужество принять собственные сексуальные желания, чтобы освободить душу от этой муки.
Мне еще не приходилось испытать ни сладости мужской ласки, ни мучений утраченной любви. Груди мои с красными вишенками сосков наливались соками созревания, а бедра оставались узкими, как у мальчика. Я могла лишь гадать, какие открытия поджидают меня в стране, где наслаждение считалось женским несчастьем, а единственной радостью было исполнение долга.
Или так только казалось на первый взгляд.
В действительности это не всегда было правдой.
Если верить японским преданиям, женщины, живущие в квартале гейш, обладали неким секретом, который тщательно охранялся более двух сотен лет и раскрывался только гейшам. Тайна вечной молодости и гладкой, лишенной морщин кожи. Снадобье, заставляющее мужчин влюбляться в них без памяти. Странные приспособления, вызывающие все новые и новые волны оргазма как у самих гейш, так и у их любовников.
Подстегиваемая этой красочной историей, я украдкой сбегала в квартал гейш на улице Шинбаши, где могла слышать их смех и нескончаемые стоны, доносящиеся из-за высоких стен, возведенных вокруг домов гейш. Я воображала, что ублажением плоти здесь занимаются ночи напролет. Могла ли я, пришедшая из другого мира, проникнуть за их маску любезности и узнать изысканные способы доставить мужчине удовольствие?
Или доставить удовольствие себе самой?
Могла ли я?
Богам, принесшим много горя и страданий в мою юную жизнь, было угодно, чтобы тем летом мне представилась возможность поступить в дом гейш. Хотя мои длинные волосы были золотистыми, как солнечные лучи на рассвете, а глаза насыщенного зеленого цвета, точно шелковая подкладка одеяния купца, я стала майко, ученицей гейши в Киото. Спустя три года подготовки, в течение которых сущность моя раскрывалась подобно лепесткам лотоса, я стала настоящей гейшей.
Теперь, много лет спустя, я достигла того возраста, когда могу прервать молчание, не нарушив при этом тайного кодекса гейши. Я расскажу внешнему миру о той жизни, что вела в доме гейш, о красоте и грациозности, о сексуальных и эротических фантазиях и о сокрытых секретах.
Сидя в чайном доме, где бабочки опускаются мне на плечи, а в ушах звучит перезвон колокольчиков, я запишу свою историю такой, какой ее помню, на самой лучшей рисовой бумаге, прозрачной, точно крылья мотылька, и припорошенной серебряной и золотой пылью. Я поведаю о мужчинах, которых любила, о сестре-гейше, рисковавшей ради меня собственной жизнью, о маме-сан, воспитавшей меня как родную дочь, об их прикосновениях, смехе и самых интимных моментах жизни.
Я беру в руки кисть и окунаю ее в чернила, чтобы рассказать вам самую невероятную и чувственную историю о белокурой гейше.