Гневное добро. Инна Фидянина-Зубкова

      Личный варвар молча ходит,

      постучится в дверь серьёзно.

      Личный варвар не находит

      слов, конечно, очень грозных.

      Личный варвар неприлично

      мысль подкинет и умолкнет.

      Я его не укусила.

      Укусила бы, что толку?

      Ведь на то и варвар этот,

      чтоб терпеть обиды света,

      рассуждать в бору о главном:

      кость ребёнку или маме?

      Этот варвар непокорный

      мне на ушко что-то шепчет

      (расстоянье – километры,

      расстояние – три века).

      Смотрит варвар улыбаясь,

      думая, что жив сейчас.

      Светлый варвар точно знает,

      что придёт победы час!

      Я ему пишу письмо:

      «Всё в порядке, но лицо

      постарело как то ночью —

      видно в век твой очень хочет.»

      Варвар пишет мне в ответ:

      «Я сегодня на обед

      написал тебе сонату.

      И теперь ты виновата,

      что по свету зазвучит

      старый древний колорит.»

      *

      Личный варвар мой хороший,

      он 130 песен сложит.

      И я буду знать сама:

      виновата в этом я!

      Сестра брата ругала,

      почём свет костерила,

      почём зря материла,

      кости мыла, пилила:

      «Да и что тебе мало,

      чего не хватало?

      Сапоги с рукавами,

      пироги с запчастями!

      Али света всё нету,

      или лето без ветру?

      Может, низко тебе не кланяются,

      либо медные деньги не нравятся,

      толь смертей тебе мало,

      коль добра не видала

      твоя душа, душонка?

      Горе ты – не мальчонка!»

      Ай да не слушал брат сестру,

      подарил ей платок, метлу

      и пошёл за Родину биться:

      – Уж лучше в поле, бою материться,

      чем с бабой дурною спорить!

      «Ну да,

      на войне ж тебя не будут неволить!»

      То не крепости турецкие разгоралися,

      то святая Русь в огню дыму,

      Русь крестьянская, деревянная,

      самим Грозным царём оболганная.

      А у князя москвича

      рать в опричнину пошла,

      рать в опричнину пошла

      да у Владимира:

      гей, гей не робей,

      не кем Москву защищати —

      от татара злага оберегати.

      Гори – не горюй,

      князья наши не воюй:

      князья наши по губерниям сидят,

      воевати да не могут, не хотят.

      Хмурься, Владимир, не хмурься,

      а на Грозного ты не дуйся,

      ведь он по рукам твоим вдарит,

      и по краю родному ударит,

      ударит – не пожалеет:

      то не Новгород горит, а кровь алеет.

      Ну а ежели народец свой же бьют,

      значит, врагу помогут, подсобют

      (шведу, поляку, литовину,

      злому татарину и мордовину):

      берите пашни наши и рожи,

      а нам не любы, не гожи

      родные земли!

      Что, князь, не дремлешь:

      удумал с царём тягаться,

      тебе ли, смерд, баловаться —

      кто с мордой царскою спорит,

      тому лежать гордо в поле.

      Такое во веки веков ещё будет.

      А кто забудет о том, того и не будет.

      Ой, Михаил ты великий,

      взял посох и взгляд не дикий,

      шелом уже не оденешь —

      не веришь,

      что ещё больше земель тебе надо:

      родные просторы – отрада.

      Время выпало тебе золотое:

      ни Мамая, ни боя,

      лишь пиры

      да похвальбы —

      похвальба, похвальба, похвальбище,

      шум, молва и гульбище!

      На спор можно и море Чёрное переплыть:

      чему