Факты, имеющие отношение к покойному Артуру Джермину и его семье. Говард Филлипс Лавкрафт
м считаться отдельным видом, – так как рассудку смертных не снести еще не разгаданных ужасов, таящихся в ее резерве, если те вырвутся в свет. Если бы мы знали, чем являемся на самом деле, нам следовало бы поступить подобно сэру Артуру Джермину, однажды ночью облившему себя керосином и поднесшему зажженную спичку к пропитавшейся им одежде. Никто не удосужился поместить его обугленные останки в урну или воздвигнуть для него надгробие с эпитафией, так как после его смерти обнаружились некоторые документы и некий предмет, помещенный в ящик, и люди предпочли позабыть о нем. Те, кто был с ним знаком, даже не вспоминают о том, что он некогда числился в мире живых.
Артур Джермин отправился на болота и совершил самосожжение, едва увидев тот предмет, что скрывался в ящике, привезенном из Африки. Именно этот предмет, а не его необычная внешность, стал причиной самоубийства. Многие бы предпочли умереть, нежели выглядеть так, как Артур Джермин, но его, поэта и ученого, не тревожил собственный причудливый облик. Страсть к наукам была у него в крови, ведь его прадед, сэр Роберт Джермин, баронет, был известным антропологом, а его прапрапрадед, сэр Уэйд Джермин, одним из первых исследовал бассейн реки Конго, посвятив тома научных трудов его племенам, животным и предполагаемым памятникам древности. Безусловно, жажда знаний сэра Уэйда была сродни мании; его невероятные гипотезы о существовании белой доисторической конголезской цивилизации подверглись осмеянию, когда была издана его книга «Результаты изучения некоторых регионов Африки». В 1765 году бесстрашного исследователя поместили в дом умалишенных в Хантингдоне.
Печать безумия лежала на доме Джерминов, и люди радовались, что род их немногочислен. На их фамильном древе не было ветвей, и Артур был последним потомком. Кто знает, что бы он сделал, когда прибыл тот предмет, будь все иначе. Джермины всегда отличались своеобразной внешностью – что-то дурное сквозило в ней, и Артуру повезло меньше всех, хотя лица на фамильных портретах задолго до сэра Уэйда отличались благородством. Без сомнения, сэр Уэйд пал первой жертвой недуга, и его дикие рассказы об Африке одновременно служили источником наслаждения и ужаса для его новых друзей. Безумие проявлялось в его коллекции трофеев и образцов, которые не стал бы ни собирать, ни хранить ни один нормальный человек, и еще разительнее в совершенно восточной манере, с какой он держал в заключении собственную жену. По его словам, она была дочерью португальского купца, повстречавшегося ему в Африке, и ей претили английские порядки. В Африке у них родился сын, и она сопровождала его во второй, наиболее длительной экспедиции, как и в третьей, что стала ее последним путешествием, откуда она не вернулась. Никто толком не видел ее, и даже слуги не смели приближаться к ней, поскольку она была жестокой и своенравной. Во время своего недолгого пребывания в поместье Джерминов она занимала отдельное крыло, и только муж посещал ее. Попечительность сэра Уэйда в отношении собственной семьи была в высшей степени примечательной; вновь отправляясь в Африку, он не позволил заботиться о своем маленьком сыне никому, кроме вызывающей отвращение чернокожей женщины из Гвинеи. По возвращении, после смерти леди Джермин, он лично занялся воспитанием мальчика.
Но главной причиной, по которой его друзья сочли его психически нездоровым, было то, о чем он говорил, особенно под хмелем. В столь рационалистичный век, как восемнадцатый, образованному человеку не пристало говорить о диких зрелищах и неслыханных картинах под луной Конго, о колоссальных, полуразрушенных, увитых лианами стенах и колоннах затерянного города и о сырых, безмолвных каменных ступенях, ведущих в неизмеримую земную бездну к сокровищницам и необъятным подземельям. Особенно неразумным было то, как исступленно он вещал о живых существах, что могут обитать в подобном месте; о детищах джунглей и богомерзкого древнего города, поразительных тварях, которых даже Плиний[1] счел бы вымышленными; о тех бестиях, что, должно быть, появились, когда высшие приматы заполонили вымирающий город с его стенами и колоннами, подземельями и причудливыми письменами. Более того, вернувшись домой из своего последнего путешествия, сэр Уэйд продолжал вести те же речи с пугающей до дрожи пылкостью, большей частью после третьего стакана, пропущенного в «Голове рыцаря», хвастаясь тем, что обнаружил в джунглях, и тем, как жил среди ужасных руин, о существовании которых было известно ему одному. В конце концов он стал говорить об этих созданиях столь непристойные вещи, что его поместили в сумасшедший дом. Он почти не жалел о том, что оказался в хантиндонгской палате с решетками на окнах, так как ход его мыслей был непредсказуемым. Чем старше становился его сын, тем сильнее он ненавидел свое родовое поместье, пока, наконец, оно не стало вселять в него ужас. Его штаб-квартирой стала «Голова рыцаря», и, оказавшись в заключении, он даже испытывал нечто вроде благодарности, считая, что находится под защитой. Спустя три года он умер.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской