Мир искусства Надежды Добычиной. Ольга Муромцева
о бы; Якову Бруку, Валерию Дудакову, Екатерине Евсеевой, Евгении Илюхиной, Михаилу Каменскому, Елене Лисиной и Александру Сапрыкину, Александру Локшину, Алексею Родионову, Олегу Птицыну, Анне Тугариновой; KGallery и лично Владимиру Березовскому, Ксении Березовской и Тамаре Кубанеишвили; сотрудникам Отдела рукописей РГБ; Антону Белову и Ольге Дубицкой.
Предисловие
Надежда Евсеевна Добычина была женщиной потрясающей силы воли, яркой и противоречивой, притягивавшей к себе внимание окружающих. Таким посвящают стихи, с них пишут портреты, их мемуарами могли бы зачитываться современники и потомки, о таких сплетничают и злословят. Портреты ее более или менее известны, несколько поэтических экспромтов современников хранит ее архив, а мемуары, за которые она бралась в поздние годы жизни, так и не были написаны. Зато ее имя периодически появлялось в воспоминаниях и дневниках современников, но в большинстве случаев вскользь и не с самыми лестными характеристиками [1].
Долгое время о Добычиной знали ничтожно мало, хотя среди советских коллекционеров были настоящие ее почитатели [2], а в исследованиях, публикациях писем и биографиях ее имя всплывало довольно часто в связи с тем или иным известным персонажем. Она была не просто свидетелем, а движущей силой тех событий, которые определяли культурное развитие страны в течение нескольких бурных десятилетий. Известная галеристка, хозяйка Художественного бюро, куратор, музейный сотрудник, друг и товарищ огромного числа художников, поэтов, писателей, деятелей культуры. Для перечисления наиболее громких имен из ее окружения не хватило бы и нескольких страниц. Казалось, она всегда была в эпицентре культурной жизни и выступала неким связующим звеном между художниками и публикой, авторами и заказчиками, между художественными группировками Москвы и Петербурга. Ее кипучая энергия и целеустремленность объединяли творцов разных направлений. Добычина продолжала свою профессиональную деятельность в период войн и революций, в дореволюционной и советской России, олицетворяя собой ту самую «дней связующую нить», которая так важна для понимания истории страны и истории искусства XX века. Жизнь Надежды Евсеевны пришлась на период радикальных перемен, и каждое событие отражалось в биографии, оставляя свой след и ставя ее перед постоянным выбором. Череда этих выборов определила жизненный путь Добычиной, который совпал со временем становления и развития искусства модернизма.
Имя Надежды Добычиной встречается в большинстве публикаций, посвященных авангарду начала века. Именно в ее Художественном бюро прошла скандально известная персональная выставка Натальи Гончаровой, на которой работы религиозной тематики были на несколько дней арестованы по санкции обер-прокурора Священного Синода, что, конечно, привлекло дополнительное внимание к экспозиции. Еще большую известность бюро получило впоследствии как место проведения «Последней футуристической выставки 0,10». В декабре 1915 года в комнатах квартиры Надежды Евсеевны, часть которой, собственно, и занимало бюро, публика впервые увидела «Черный квадрат» Малевича и услышала слово «супрематизм», ставшее со временем практически синонимом русских авангардистских поисков и открытий. Там же были показаны и контррельефы Владимира Татлина, определившие путь развития конструктивизма. Справедливости ради надо заметить, что выставка «0,10» была организована и профинансирована художниками Иваном Пуни и Ксенией Богуславской, а Добычина лишь предоставила для ее проведения помещение, что оказалось как нельзя кстати: левым художникам было крайне сложно найти экспозиционную площадку. И все же Добычину едва ли можно было причислить к радикальным кругам авангардистов или упрекнуть в любви к эпатажу и скандалу. Обе выставки были не более чем яркими эпизодами в череде не менее интересных событий и свершений, история которых до сих пор не была изучена в полной мере.
Сама Надежда Евсеевна понимала, что ей есть о чем поведать миру, и серьезно задумывалась о создании мемуаров. Мысль о значимости происходившего с ней пришла достаточно рано. Еще в юности в письме к своему жениху Петру Добычину она высказывала желание «написать свое детство, свою жизнь», тут же опасаясь неудачи и сомневаясь в своих способностях, в умении верно выразить мысль. Позднее она делала попытки проанализировать свой опыт, прошлое и настоящее. Как будто продолжая тот внутренний диалог, который начала раньше, Добычина предваряет одну из своих тетрадей для записей следующим утверждением:
«Я думаю, что мыслить и выражать свои мысли не есть привилегия талантов. <…> Каждый человек психологически индивидуален и не может быть двух одинаковых людей, ибо они не нужны были на земле, а каждый человек обязательно призван что-нибудь сделать на этом свете. Когда же говорят, что тот человек ничего не сделал, то это ложь, ибо должно считаться не только осязаемое, а и <…> мысли, данные одним человеком другому. Итак, все на земле живущие заговорите! И тогда мы посмотрим, услышим нечто такое, чего до сих пор не только не слышали, и тогда только можно будет, наверно, сказать, где талант истинный, без прикрас».
На следующих страницах, чувствуя необходимость
См., напр.:
• Бенуа А. Дневник. 1916–1918. М.: Захаров, 2016. С. 22, 43–44, 59, 64, 76–77, 88;
• Милашевский В. Вчера, позавчера: Воспоминания художника. 2-е изд., испр. и доп. М.: Книга, 1989;
• Сомов К. Дневник. 1917–1923. М.: Издательство «Дмитрий Сечин», 2017. С. 420, 528–529, 731;
• Он же. Дневник. 1923–1925. С. 561;
• Филонов П. Дневники. СПб.: Издательство «Азбука», 2001. С. 158–159, 164, 166, 192, 200, 202, 206, 211–212, 223.
Шустер С. А. Профессия – коллекционер. М.: Трилистник, 2005. С. 125.