Отсветы любви. Адо Улуро
го журнала работал известный писатель Борис Полевой, автор талантливого произведения «Повесть о настоящем человеке», написанного на основе подвига Алексея Маресьева, летчика, Героя Советского Союза. Мое стихотворение – «Иначе не могу» переводил молодой ленинградский поэт Герман Плисецкий. Стихи эти увидели еще свет в моем сборнике «Пока дремлют олени» (1973), изданном в московском издательстве «Современник». О них вспомнил в прошлом году, узнав о смерти моей первой дорогой женушки Майи Матвеевны, матери моих трех ленинградских сыновей. Юкагирский вариант стихотворения, и то лишь в подстрочнике на русском языке, был написан осенью 1964 года в электричке между станциями Тихвин – Ленинград.
В городе Тихвин оказался летом 1964 года после почти годичного пребывания в Нижнеколымском районе Якутии, где работал учителем русского языка и литературы в Андрюшкинской восьмилетней школе. Все это время жена Майя с двумя детьми оставалась в Ленинграде. Ко времени моего приезда она с близкой знакомой Людмилой и ее мужем собирались лето проводить в деревушке из десяти домов – Усадище, где родилась тетя Аня – мать Людмилы. Мы, естественно, примкнули к ним в Усадище из Тихвина на попутной машине. Но мне надо было скорее возвращаться в город Якутск для того, чтобы там поступать в аспирантуру. Дело в том, что место в аспирантуре Ленинграда дали, оказывается, другому человеку, и я второй год не мог поступить там. Забегая вперед, скажем, что когда я успешно защитил кандидатскую диссертацию, во время чаепития в кабинете Веры Ивановны Цинциус, моего научного руководителя, заведующий палеоазиатским сектором П.Я. Скорик попросил у меня прощения за то, что лишил меня поступления в аспирантуру по ошибке, подумав, что я – юкагир А.Н. Лаптев, окончивший за три года Герценовский пединститут еще до моего поступления в этот вуз. А.Н. Лаптев был лаборантом ИЯЛИ в Якутске, почти полгода ездил к нижнеколымским и верхнеколымским юкагирам вместе с ленинградским ученым Е.А. Крейновичем. Все фольклорные произведения записывал именно Лаптев, предоставив много времени Е.А. Крейновичу, собиравшему только лингвистические материалы для своих будущих статей. Очевидно, тот рассказывал про Лаптева, как про большого любителя Бахуса.
Здесь вспоминаю, что Е.А. Крейнович в лингвистической экспедиции был в 1958 году. Как выше я сказал, стихи «Иначе не могу» в подстрочном варианте были написаны в электричке Тихвин – Ленинград. Тогда из Усадища до Тихвина я добирался пешком по проселочной дороге около семи километров. И тут Майя меня стала провожать, опасаясь того, что меня могут побить, приняв за китайца. В то время наши отношения с китайцами были натянутыми из-за политических разногласий Н.С. Хрущева и великого Мао Цзэдуна. Были случаи избиения не только китайцев, но и представителей народов Сибири и Дальнего Востока русскоязычными людьми, в основном рабочими заводов, фабрик Ленинграда. В тот летний вечер 1964 года мне удалось уговорить Майю вернуться в Усадище к детям. Плачущее лицо Майи до сих пор часто вижу перед глазами с огромной болью в сердце – так сильно любил ее и продолжаю любить и сейчас, после ее кончины на 83 году жизни. Приведу целиком это стихотворение, как глубокую благодарную память о ней.
Иначе не могу
Как в собственную душу
На просеке лесной,
Гляжусь в большую лужу,
Забытую грозой.
Неспешно вечереет,
Вода уже чернеет,
Вот пара звездных глаз
На дне ее зажглась.
Лицо твое родное
В дрожащей глубине,
Слезами залитое,
Обращено ко мне:
«Зачем, зачем так часто
Нам нужно разлучаться?
Куда тебе спешить?
Давай, как люди жить».
Безвыходно горюя,
Стою на берегу,
И тихо говорю я:
«Иначе не могу».
Перевод Г. Плисецкого
Здесь многих может озадачить концовка стихотворения: – «Иначе не могу». Тут, конечно, обязательно требуется объяснение причины появления такого ответа на вопросы и просьбу Майи. Дело в том, что во время почти годичного пребывания на Нижней Колыме, я (два месяца выполняя задание Е.А. Крейновича) на командировочные расходы, выданные Институтом языка, литературы и истории, благодаря директору, мудрой Евдокии Иннокентьевне Коркиной, и девять месяцев работая в Андрюшкинской восьмилетней школе, собирал языковые материалы для будущей диссертации, и обнаружил, что хорошими знатоками юкагирского языка являются старики, численность которых стремительно сокращалась ежегодно. Поэтому от этих пожилых людей надо было побыстрее собирать лексические, грамматические материалы. А для этого надо было быть дипломированным ученым-лингвистом после прохождения трехгодичного курса аспирантуры, а затем добиваться от руководства ИЯЛИ ежегодного финансирования экспедиционных работ на Нижней Колыме. Забегая вперед, с глубокой благодарностью скажу, что Е.И. Коркина сдержала свое слово, и в течение почти двадцати лет каждое лето я собирал лексические материалы для будущего словаря тундренных юкагиров.
На этом месте своего