Высоцкий. На краю. Юрий Сушко
песен – «Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю…»
Отец ему рассказывал: среди бойцов бытовала примета. Если перед атакой боец начинал вспоминать что-то из детства, о родных и близких или говорить о чем-то совсем уж сокровенном, выворачивая душу наизнанку, значит, чувствовал, что бой этот для него последний. На прощанье нужно было что-то оставить о себе.
Слушаешь Высоцкого и думаешь: неужто всякий раз, взяв в руки гитару, он испытывал жажду в этой постоянной гибельной исповедальности? Он сам отвечал на этот вопрос:
Я к микрофону встал, как к образам.
Нет-нет, сегодня точно к амбразуре!
Из Москвы на восток, на север и на юг бесконечным плотным потоком тянулись эшелоны. Страшное слово «эвакуация» мгновенно впечаталось в обыденный лексикон рядом с «мобилизацией», «затемнением», «воздушной тревогой», «тылом», «зажигалками», «беженцами», «броней», «временно оккупированной территорией»…
Как жить там, на новом месте, в неведомом крае, на Урале ли, в Казахстане или Татарии? Ерунда, продержимся, лишь бы подальше, подальше, подальше от ада переднего края, сберечь детей – это главное.
В двадцатых числах июля началась массовая эвакуация семей с детьми из столицы. Нина Максимовна поначалу решила: все, собираемся – и едем вместе с Севрюковыми в Казань, у которых там проживали родственники или добрые знакомые. Вместе не пропадем. Они были давними соседями, а их внучок – тоже Вовка, погодок сына, первый его дружок.
Но в тогдашней неразберихе трудно было рассчитывать только на себя. Благодаря усилиям деда Владимира Семеновича Высоцкого удалось втиснуть невестку с внуком в состав, который направлялся в Оренбуржье (тогда Чкаловская область), в город Бузулук, вместе с детским садом парфюмерной фабрики «Свобода». Володю в тот сад, кстати, какое-то время водили.
…Что творилось на Казанском вокзале?! Оглушительные, всегда неожиданные паровозные гудки, свистки, шум, мат, крики, плач, ругань ошалевших от толчеи и неопределенности людей, тюки, ящики, узлы, чемоданы, мешки. Нина Максимовна до боли стискивала ладошку сына: я с тобой.
На платформе в беспорядке был свален детсадовский инвентарь. Родители грузили в вагоны кроватки, белье, матрацы, посуду в наволочках, но казалось, эта огромная куча не тает, и конца-края этому не будет. Дети испуганно жались к родным, стараясь не мешать. Наконец погрузились, кое-как разместились, и медленный поезд двинулся на восток.
Облегченно вздохнули родители, приютившись на чемоданных завалах, опустили опухшие руки на колени. И тут кто-то из детворы первым подал голос: «Мама, пить!» И, как по команде, заревел многоголосый хор: «Мама, кушать хочу!., какать!., домой!», «Где папа?» Володя тоже захныкал, правда, всухую, без слез: «Ты обещала в Казанию, в Казанию, а сами едем в какой-то Музулук!..»
Эшелон с эвакуированными шел в неизвестность. Прошлое было отброшено, переломано и перечеркнуто, впереди зияла черная дыра. На станциях по составу ползли