Фантастическая история, которая произошла на самом деле. Елена Андреева
экранчиком. Под это сокровище всей семьей выбирали место в комнате и покупали специальную тумбочку.
Дети до поздна могли играть во дворе, прыгали в “классики” и крутили прыгалки (были такие незамысловатые игры). Они и не думали, что их жизнь будет совершенно не понятна их внукам. Так же, как и плохо представляли, да и не особо интересовались, как жили их бабушки и дедушки, а тем более пра- и пра-прабабушки и дедушки.
Но иногда в ту жизнь, которая еще сохранилась в вещицах бабушек-дедушек, можно было заглянуть. Так, чуть-чуть. Краешком глаза. Как это получается, никто пока объяснить не может.
“Ба! Бабушка приехала!” – кричал Адик и несся по длинющему коридору. Звонок ещё продолжал дребезжать, а он уже стоял перед массивной дубовой дверью, пытаясь, стоя на цыпочках, открыть замок (что ему строго-настрого запрещалось делать). Но не для того он бежал, лавируя в полумраке между соседскими кривоногим столом, рассохшимся комодом и велосипедами, рискуя обрушить подвешенные на стенах корыта и стиральные доски, чтобы переминаться с ноги на ногу под дверью и дожидаться, когда подойдёт мама и откроет. Замок щёлкнул, и вот он уже прижался к холодной шубке, которая вместе с бабушкой вплыла в прихожую.
Его бабушка была не просто бабушка. Это была во всех отношениях удивительная бабушка. Разумеется, как все бабушки, она приезжала не с пустыми руками, а привозила баночку варенья, янтарного яблочного или темнобордового вишнёвого, пакетик моченых яблок, благоухающих смородиновым листом, или аккуратно уложенное в коробку из-под конфет рассыпчатое песочное печенье. Все это было невероятно вкусно.
Но главное, почему приезд бабушки вызывал у Адика возбуждение и, можно сказать, ликование, крылось вовсе не в гостинцах. Хотя и их он очень любил и, если б ему позволили, съел бы все сразу. Но самое замечательное (и что Адик вряд ли смог бы объяснить) – с бабушкой в их комнату в коммуналке проникала иная жизнь. Она плохо сочеталась с захламленным полутемным коридором, общей ванной с бурыми стенами и слабой лампочкой под потолком и огромной угольной кучей под балконом во дворе. Рядом с бабушкой Адик всегда ожидал, что произойдет нечто необычное, удивительное и очень красивое.
Бабушка приезжала в шубке и шапочке (никогда в сером платке, как носило большинство женщин), чинно пила чай, варенье клала в розетку (пару ложечек, не больше) и всегда расспрашивала Адика, во что он играет и что читает.
Когда она начинала собираться в обратный путь, Адик больше всего хотел, чтоб она сказала его маме: “Может быть и Адик со мной поедет? И ты отдохнёшь, и он воздухом подышит, в чистом снежке поиграет. Что ему в четырех стенах сидеть?”
Вот и в этот раз, вставая из-за стола, бабушка произнесла заветные слова: “Может и Адик со мной поедет?” Адик затаил дыхание в ожидании, что скажет мама. Мама не подвела, и через полчаса Адик с бабушкой выходили из-под огромной серой арки дома на заснеженную вечернюю улицу. Уже зажигались уличные фонари и свет в окнах, кружился снежок, и у Адика само собой возникло предвкушение чего-то необычного.
Лениво падающие редкие снежинки быстро превратились в настоящий снегопад. Дома, прохожие, трамвайные пути потонули в белой вихрящейся пелене. Все потеряло четкие очертания, и оттого стало казаться незнакомым и немного таинственным. “Вот бы сейчас произошло что-нибудь особенное!” – подумалось Адику, и сердце замерло в предчувствии. И он совсем не удивился, когда из снежного вихря выплыл трамвай и с пронзительным звоночком подкатил к остановке. А удивляться было чему: трамвай оказался старинным, с высокими ступеньками и узкими окошками. Такие рисовали в книжках про жизнь столетней давности. Ну, может, восьмидесятилетней. Все равно это было очень-очень давно. “Они что его из музея вытащили?” – ворчали пассажиры, карабкаясь внутрь. Адик с восторгом трогал отлакированные деревянные сиденья и прикладывал к замерзшему окну пятачок, чтобы сквозь оттаявшую дырочку видеть проносящиеся за окном вихри снега.
Выйдя из трамвая около вокзала, бабушка с Адиком погрузились в людской водоворот. Люди с сумками, мешками, чемоданами сновали, поторапливались, бежали, натыкаясь на тех, кто резко останавливался, чтобы уяснить начертанное на указателях. Бабушка крепко держала Адика за руку и, уверенно прокладывая путь в вокзальном хаосе, продвигалась к заветному лотку, с которого тетя в белой форменной куртке продавала хрустящие вафельные трубочки с кремом. Поедание трубочки, как обычно, откладывалось до момента благополучного отправления поезда.
Однако в этот раз хрустящей трубочке пришлось подождать: поезд, вопреки расписанию, не подходил.
Люди на перроне притоптывали и размахивали руками, чтобы согреться. Недовольное ворчание нарастало. Наконец вдалеке раздался свисток, послышался нарастающий гул, и к перрону, тяжко отдуваясь, подошёл поезд. После оглушительного лязгания состав остановился. Над толпой ожидающих на несколько секунд повисла изумленная тишина. И было с чего! Вместо ожидаемой электрички у перрона стоял старинный паровоз с несколькими короткими деревянными вагончиками. “У них, наверное, поезда нормальные закончились,”