Скрепы России. О Родине, любви, войне и мире. Николай Юргель
я него духовная основа, и основу эту он помещает в стихотворный мир со всеми пленительными деталями.
Снег лежит пушистый,
Всё белым-бело.
Крыши и деревья
Пухом замело.
Белокрылая метель,
Пух летит, кружится.
Снежно-белый Новый год,
Дед Мороз мне снится.
С потрясающей простотой сказано, но при этом в простых словах виден индивидуальный подход. Это индивидуальность в чистоте чувства, в ощущении свежести и русской правоты. Русскость для Юргеля не кровь, это духовная принадлежность к культуре, к языку, к ценностям.
Для Юргеля свойственно мечтать. Многие его тексты хранят этот романтический пыл, создают миражи, пытаются нащупать дорогу в неведомое, и в этом не блажь, а творческий метод, жажда не позволять современному рациональному миру уничтожить романтическое в человеке.
Вдруг покажется, что счастье рядом,
На, возьми и полной грудью пей…
Но в краю сиреневом окажется
Нет тебя и нет вообще людей…
Любовь Юргеля к России не абстрактна и не слепа. Он по-разному настраивает своё поэтическое зрение, проникает в глубину истории, вызволяет из небытия исторических персонажей и историческую эстетику.
Дай маузер, Комиссар,
Будет боль и печаль.
Нам послано свыше…
Стрелять ты устал,
Маузер, Комиссар!
Не слышит…
Пули стучат по крыше…
Юргель относится к тем поэтам, кто не злоупотребляет символической стороной поэзии, хотя, безусловно, ей не чужд. Да, он вполне в теме того огромного и никогда до конца не познанного пространства, что даёт поэзии символическое мышление, значение предмета, детали, исходящие от его смыслов; от глубины формы слова он не отказывается никогда. Слово для него и символ, и предельная конкретика. Идеальное чувство меры.
Бронзовый клинок
Избитый, согнутый.
На рукояти золото
И камни…
Зловещий свет
На лезвии отколотом,
Как будто отблески
Беды и пламени…
ские категории не остаются без его внимания: Здесь нет никакого избыточного натурализма, бытовщины. Мир в глазах поэта Юргеля стоит оправдания, только если в нём есть поэзия, есть красота. Есть особый гуманитарный взгляд на всё сущее. От него тянутся нити во многие области человеческого знания и человеческого чувствования. Юргель не ограничивает себя. Даже самые сложные философ-
Вспыхнув, свеча погасла,
Дым и железа вой,
Огнём пылает небо…
Что будет, Земля, с тобой?
Иудина выпив зелья,
В крови утонула страна.
Звероподобных тварей…
В бой ведёт сатана.
Здесь через философские парадигмы автор выходит на общественно-политические позиции, демонтирует своё кредо, которое заслуживает всяческого уважения. Патриотизм тут не выспренний, не дежурный, а пропущенный через всю жизнь, через судьбу, через свой, а не заёмный опыт.
Соловейка-соловей прилетел на зорьке в сад.
Важно он на ветку сел и откушал виноград.
Не гоню его, бродягу, пусть себе поест, попьёт,
А потом мне песню света свою дивную споёт…
Он споёт мне песню утра, солнца, моря и любви.
Песню радуги и счастья, ту, что знают соловьи.
Говорят, что из Китая их в Европу завезли,
Только кажется, что песни были русские – мои.
Вспоминаю Подмосковье да раскаты соловьёв…
Русские леса, раздолье из далёких добрых снов.
Сочные, густые трели мой бродяга не забыл…
И подсвистом и коленцем мир сегодня удивил.
Для патриотических текстов автор черпает вдохновение в фольклоре, в тайне русской песенности, в её завораживающем магическом ритме, в тайне перелива слов. Ведь наилучший патриотизм – это утверждение собственных ценностей, а не истеричное противостояние чужим.
Юргель, бесспорно, близкий мне поэт. Желание писать его связано не со стремлением только запечатлеть мир, но и преобразить его. Лирическое мгновение он способен длить столь долго, сколь нужно для того, чтобы читатель поймал волну поэта и, не захлебнувшись ей, проплыл вместе с ней положенную культурологическую дистанцию.
Он знает силу исторической дистанции, когда прошлое даёт почву настоящему, когда легенды выползают из своих нор и переплетаются в танце с воображением поэта. И всё очень зримо. Стихотворение