В желудке. Алексей Белозер
енить прошлое было бы невозможно, тогда – чтобы память покинула меня. Изрыгнуть из себя всё, всё, что было до этого момента, забыть всё произошедшее, начать жизнь, пусть и с середины, но заново – вот что я считаю счастьем. Счастье… какое странное слово. Словно выдуманное, несуществующее, далёкое. Словно «Счастье» – это то, что происходит сейчас. Увы, моё «сейчасье» даже и близко не напоминает ни блаженства, ни ликования – ничего, что имело бы хоть одну светлую грань.
Я много думаю о смерти сейчас. Много и постоянно. Она не забрала меня. Почему она этого не сделала? Думаю, так было бы лучше. Жизнь, как абсолютная ценность? Но «Жизнь» – это ведь нечто большее, чем органическое функционирование? Когда пытаюсь подобрать слова – упираюсь в скудность языка. Почему жизнь, наполненная беспечностью и счастьем, и угрюмое существование определяются одинаковым словом «жизнь»? Почему я обязан подбирать эти дурацкие прилагательные?
Наверное, я мог бы убить себя, но, во-первых – я слабоват для такого поступка, а во-вторых – раз уж я не умер там, выжил каким-то немыслимым образом, то вправе ли бежать теперь от прошлого мрака? Хотя… мрак остался во мне. Словно мне дали шанс. Но зачем? И кто? Или нет никаких смыслов, а есть лишь случайность? Слепой случай, стечение обстоятельств, в которых мы вроде бы играем роль, но роль эта не больше роли старого полена. Оно может гореть, но для этого нужно, чтобы чьи-то руки бросили его в огонь. Самостоятельно же оно способно лишь на разложение. Ответит ли время на эти вопросы? Кто знает….
Это всё Ден. Это была его идея. Не в моих правилах сваливать на кого-то вину, но Ден…. Ден был чертовски убедителен тогда. Ладно. Что было, то было. Прости, Ден, что сейчас, после всей этой переделки, я вдруг упрекаю тебя. Покойся с миром, Ден.
Не нужно было вообще начинать этот разговор, но внутри меня так темно, что если я не выплеснусь наружу, то, наверное, сгнию заживо. Я делаю это не для слушателей, не для чужих ушей, они мне не нужны. Я делаю это для себя, как бы пытаюсь, наверное, очиститься таким образом. Может, если я расскажу эту историю десять, двадцать, сто раз, то её концентрация спадёт, и она уже не будет так давить изнутри? Даже мысль о том, что придется излагать эти события, вновь их переживать, заставляет мои руки трястись, потому я не могу писать. Я пробовал, но… не могу. Словно даже бумага отвергает мою историю.
Рядом нет никого, кому я смог бы рассказать об этом. Да я бы и не стал. Никому это не надо. Кто хотел – читал в газетах. Никому не понять меня. Есть лишь один человек, который знает, который поймёт, но внутри него так же темно. Она… Ей достаточно будет лишь посмотреть на меня, чтобы ощутить, какая пустота изматывает мои нервы. Она тоже прошла через это. После всего я не заикнулся с ней и словом.
Сижу, смотрю на красную лампочку диктофона и думаю, сколько потребуется вина, чтобы закончить начатое. Но я взял с запасом. Надеюсь, хватит.
Сейчас очень много всякого рода телепередач, реалити-шоу да? Я обожал смотреть телевизор когда-то, это вроде даже было интересно. Людей ставят в какие-то некомфортные для них условия и наблюдают, как они себя поведут. Всегда хотелось поучаствовать. Они сейчас популярны. Люди с интересом наблюдают за чужими трудностями. Мир не изменился. Изменился я. Я больше не верю в телевизор. У всей этой телевизионной мишуры есть один важный момент, который делает их далёкими от реальности – возможность смерти в них ничтожно мала. Теперь я знаю, как происходит на самом деле. Я знаю, что такого не покажут ни в одной, самой смелой передаче. И это хорошо.
Бедняга Ден. Он ведь не хотел ничего плохого. Он и не сделал ничего плохого. С его стороны это было очень даже по-дружески. Я так и не смог до конца раскусить его секретов. Он так и остался странной загадкой для меня, совмещающий в себе вроде бы несовместимые характеры. Да, в общем-то всё могло обойтись, всё могло случиться по-другому, если бы не одна мелочь. Какое дерьмо, а? Из-за единственной маленькой зазубринки, разрушилось на хрен всё остальное. Это как на износ участвовать в забеге, рвать жилы, лидировать, но перед самым финишем наступить на собственный развязавшийся шнурок и растянуться, в то время как иные пересекают финишную черту. И так ли важно будет тебе, лежащему на земле, была ли это случайность, или вмешательство неведомых сил, или твоя собственная оплошность? Ты остановился, а гонка продолжилась, но уже без тебя. Жизнь продолжилась…. Эх, Ден, что же ты не предусмотрел этого? Пили бы сейчас пиво, не было бы этого дурацкого диктофона, не было бы этого проклятого хаоса в голове. Все вместе.
Всё. Больше уже не будет «Нас». Буду лишь я и она – две серые песчинки, две тени, съёжившиеся в своих квартирах, бредущие в своих страшных воспоминаниях, не в силах справиться с приступами ужаса, что время от времени накатывает так внезапно, что кажется – ты снова там, в этом проклятом месте. Будто задремал на мгновенье и проснулся, и ничего, кроме отчаяния. Теперь я знаю, какое оно. Оно ледяное и скрипит на зубах, оно воняет и дерёт горло духотой. Оно мешает дышать.
А потом ужас отпускает, и я снова здесь, в этой квартире. А может быть, всего лишь – впал в забытьё?
Вы знаете, что воздух не бесконечен?
2. Ден выдвигает дельное предложение.
Действительно,