Первая книга Артема. Николай Владимиров
школу, там тебе все расскажут. Научат.
– Наверное, умеет, пап, раз знает, какую сколько тянуть.
«А вдруг и действительно умеет? – подумал папа, качая вместе с сыном гантели. – Ведь тянут же они столько, сколько тянут. М-да… Хорошо, что ещё не спросил, что за зверь эта гравитация, откуда она на нашу голову свалилась…»
Блин, ну и детские вопросики…
Ага
– Дед, почему ты говоришь «ага»?
– А как надо, внучек?
– Ну, там, «да» или «о’кей».
– Насчёт «да», это да. Насчёт окея – извини: с «ага» и рядом не поставлю.
– Это почему?
– Потому. Как легко выговаривается-то: «А-га-а…» Навроде первого слова «а-агу-у», которое младенцы лопочут. И не так, как тот окей, типа «привет-пока», а тепло, сердечно: А-га-а… – мол, пообщаемся по-нашему, по-простому, по-русски. Улавливаешь разницу?
– Это ты столько всего в одном «ага» услышал? Нуты, дед, даёшь!
– А как же, внучек! Наш язык – это ведь не звуки и буквы только, это, можно сказать, жизнь души. Вот так!
– А я вот не буду «ага» говорить, не буду! – набычился внук и продолжил прерванную было зубрёжку: «А тар» – карта, «а pensil» – карандаш, «а table» – стол», «а schoolboy» – ученик…
Красное
– Бабуля, а красное – это какое?
– Как тебе объяснить. Вон твой шарик – он красный.
– А почему?
– Он приятный, красивый, хороший.
– Как мама?
– Да, моя умничка!
– А папа у нас не красный. Он на меня сердится.
– Ну, милая, ты же его компьютер лимонадом залила.
– Значит, цвет зависит от того, виновата я или нет? Сердится кто-то на меня или нет?
– Отчасти да. Возможно.
– Ура! Теперь я знаю, как сделать красное красным!
«…А синее синим, зелёное зелёным, оранжевое оранжевым», – подумала бабушка. И взгрустнула: много всё-таки в ее жизни было серого.
Кто мы?
– Папа, почему ты не рыбка?
– Хм, дочура. Потому что я человек.
– А я? Почему не мотылек?
– Потому что тоже человечек, только маленький, в смысле, маленькая.
– А мама почему не птичка?
– Потому что мы люди а, значит, ни рыбкой, ни мотыльком, ни птичкой и никем другим быть не могли.
«Хотя почему? – подумал папа, наблюдая, как трёхлетняя малышка затушевывает фломастерами цветные раскраски. – А вдруг?»
Кукла
– Мама, а моя Катя лазголаливалет.
– Разговаривает, доченька, скажи: раз-го-ва-ри-ва-ет.
– Лаз-го-лав-ли-ва-лет.
– Ну ладно, дочура, играй.
– Она ещё умеет тантевать, мамочка.
– Да, потому что это электронная кукла. Она так запрограммирована, дочь.
– Я тоже умею лаз-го-ла-вли-вать.
– Да, только пока не очень получается. Но тебя научат, дочура.
– И тантевать?
– И танцевать, и петь, и читать, и писать, и всему-всему.
– А кто?
– Мы с папой будем сказки тебе рассказывать, книжки читать, в детсаду с тобой будут заниматься воспитатели, в школе – учителя. Потом в колледже или институте станешь учиться. Потом…
– Мам… я нехоцу.
– Что «не хочу»?
– Ницево. Хоцю быть Катей. За-пла-гла-ми-луй меня, мама! Как Катю. За-пла-гла-ми-луй… мамоцька!
Мама строго взглянула на дочь, поднялась и молча вышла из комнаты: ну зачем продают такие игрушки детям?
Зачем?
Статут
– Деда, а ты всегда был дедушкой?
– Нет, внучек, только после твоего рождения я получил, так сказать, этот ста-тут.
– Где, тут?
– Нет, ста-тут. «Статут», слово такое. То есть поменял своё место на древе нашего рода. Поднялся по ступеням иерархического номинала, так сказать.
– Как это, деда?
– Видишь ли, до тебя я кем был? Только отцом.
– Чьим?
– Твоей мамы. А теперь я стал дедом.
– Из-за меня?
– Так сказать, благодаря тебе. И моей дочери, ну и ее мужу, конечно.
– А они кем были до меня?
– Просто мужем и женой.
– А теперь?
– Стали твоими папой и мамой.
– А я кем стал, когда родился, какой у меня, ну, этот сатут, деда?
– Не са-тут,