Мой Демон. Михаил Болле
поинтересовался Пономарь. – Подумал над моим предложением?
– Подумал, – спокойно кивнул Тихий.
– Берешься?
– Берусь.
– Ну и отлично! – и Герман Петрович похлопал его по плечу. – Как только сделаешь, сразу звони мне… Однако холодновато сегодня… – он обернулся к братве и помахал рукой, – ну, вы тут поминайте, только аккуратно. А я поехал домой.
И, сопровождаемый нестройным прощальным ревом, направился к машине, возле которой его ждал водитель-охранник.
Герман Петрович любил свой дом старинной постройки на Садовой улице, в котором прошло его детство, умерли родители, и все было абсолютно родным и знакомым, начиная от старых лип во дворе и кончая не менее старой шахтой лифта. Для начала он за свой счет расселил соседей по коммуналке, оставшись единственным хозяином огромной квартиры, в коридоре которой можно было кататься на велосипедах. Затем сделал роскошный евроремонт, обзаведясь всеми обязательными атрибутами: огромной джакузи, тренажерного зала и домашнего кинотеатра. Даже сейчас, когда во многих районах Питера быстрыми темпами росли элитные дома, Герман Петрович не собирался никуда переезжать.
Пожалуй, самым существенным недостатком любимого старинного дома был тесный лифт, рассчитанный на трех человек средней комплекции. Войдя в подъезд вместе со своим охранником, Герман Петрович наткнулся на ожидавшую лифт пару – невысокую, стройную девушку с кукольным личиком и длинными пепельно-русыми волосами, и толстого, импозантного мужчину старше пятидесяти лет с черными плутоватыми глазами и небольшой лысиной, открывавшей покатый лоб. На первый взгляд они могли сойти за отца и дочь, тем более что разница в возрасте составляла никак не меньше тридцати лет, однако противоречие между славянской внешностью юной блондинки и горбатым кавказским носом ее спутника говорило о другом. Впрочем, Герман Петрович хорошо знал эту девицу, снимавшую квартиру двумя этажами ниже.
– Знаешь, Миша, – обратился он к своему охраннику, который обычно провожал его до входной двери, – вчетвером мы в лифте все равно не поместимся, так что езжай домой, – и он посмотрел на девушку с таким выражением, что та смутилась.
Миша торопился посмотреть очередной матч Лиги чемпионов, поэтому не стал возражать. Дождавшись, пока Пономарь, девушка и ее толстый спутник кое-как разместились в узкой кабинке лифта, он помахал шефу рукой и радостно устремился на улицу.
Во время подъема все трое молчали. Герман Петрович бросал на девушку красноречивые взгляды, ответом на которые являлось чуть заметное подрагивание ресниц ее скромно потупленных глаз. Впрочем, в его собственных глазах сквозило не столько осуждающее выражение, сколько легкая, всепонимающая зависть человека, отнюдь не утратившего способность отдавать должное девичьим прелестям, однако в силу вполне понятных обстоятельств лишенного возможности сделать это прямо сейчас.
Пономарев жил