Тотариал. Ли Данре
это пережить снова.
– Проваливай! – я начала закрывать дверь, выталкивая ею Джеймса за порог.
– Подумай о нашем положении, – начал тараторить он в закрывающуюся щель, – Если мы расстанемся наши последователи снова разделяться. Малышка, мы такой хороший дуэт, у нас отличное будущее, если продолжать пиарить друг друга и объединять усилия. Неужели ты этого не понимаешь?
– Пфф, – и я еще позволила себе полюбить его. Идиотка! – Свали, придурок! И не подходи ко мне больше. Не смей прикасаться или пытаться заговорить. Я больше не желаю иметь ничего общего с тобой. Никогда.
– Я.. мне.. Френк… – он подставил ногу в проем, не желая уходить. Я в последний раз посмотрела в его наглое бесстыжее лицо, а в глазах читалось отчаяние. Тоже мне – страдалец. Джеймс тяжело вздохнул и попрощался, – прости, я сожалею.
– Я рада. А теперь на выход, – дверь хлопнула, по ту сторону послышались маты и нецензурная брань, видимо я ему что-то прищемила. Это были его первые настоящие эмоции за три месяца.
Я без сожаления поднялась по лестнице на второй этаж в свою комнату и достала с полки любимую книгу.
“Как же я по тебе скучала,” – бордовый переплет, словно цвет запекшейся крови, казался таким родным. Золотым цветом было четко выведено название "Кривой перекресток" таким сказочным и корявым почерком, будто это писал какой-то гоблин от руки в редакции. Перевернув обложку, я вытащила фотографию, на которой я и Джеймс весело улыбались, я подставляла ему “рожки”, а он корчил разные гримасы. По моей щеке снова покатилась непрошенная хрустальная слеза, которую я наспех смахнула, в надежде, что это поможет быстрее забыть причиненную мне боль. Меня снова использовали, для своих бесполезных игр. Перевернув снимок, на обратной стороне я в растерянности перечитала стих, который когда-то он написал для меня. Наверное, это были единственные его слова, которым еще можно верить.
У меня в шкафу скелет
Он лежит там много лет.
Френк, прошу тебя, молчи,
Вот. Возьми, мои ключи.
Помнишь, мать мою, родную?
Я по ней давно тоскую.
Никому не говорил
Как сердечно я любил,
Но ее я потерял
И срываться чаще стал…
Даже с кем уж сам не знаю
Эта боль была слепая.
Детка, всё прошло, взгляни:
Я же стал совсем другим.
Джеймс Коллинз.
“Какой же ты посредственный, Джеймс Коллинз” - с горечью пронеслось в моей голове. Чертов маменькин сынок!
Взяв с той же самой полки зажигалку, я медленно поднесла это яркое и всесильное пламя к фотографии. Огонь – это власть, а игры с нею очень плохи. Это было и правда его единственным откровением на мой счет. Я тихо, без эмоций смотрела как медленно догорают его признания. Как постепенно они превращаются в пепел.
Пронзительный писк врезался в мою голову. Не уверена, так ли выглядел мой конец или начало моего эмоционального перенапряжения.