Наши за границей. Николай Лейкин
грабителей… Грабители и грабители! И не понимаю я, чего мы, русские, туда едем? – продолжал жирный человек. – Да у меня в Москве полная чаша, в четырнадцати комнатах с бабой и с детьми живу, шесть человек прислуги, глазом моргни, так со всех ног бросаются на услугу; у подъезда рысак в пролётке на резинах, a кучер на козлах, что твой протодьякон. A я потащился в Париж, чтоб за двадцать франков в день в двух паршивых каморках существовать, по шестьдесят три ступени под небеса отмеривать, на дурацких извозчиках трястись. Да у меня в Москве каждый приказчик вдвое лучше живёт, чем я в Париже жил. Утром проснёшься, звонишь, звонишь, чтоб к тебе прислужающий явился, – когда-то ещё он явится! Самоваров нет, квасу нет, бани нет, о ботвинье и не слыхали. Собачья жизнь, да и что ты хочешь! Напился ихнего паршивого кофею поутру – беги на выставку. Бродишь, бродишь, ломаешь, ломаешь ноги – обедать в трактир, a не домой. Сидишь в ихнем трактире и думаешь: «Батюшки! Не накормили бы лягушкой…» Поешь – сон тебя так и клонит. Тут бы прилечь да всхрапнуть, как православному человеку подобает, a ты опять бежишь, бежишь неизвестно куда, в какие-то театры…
– Зачем же ты бежал в театры? Ехал бы домой спать.
– Да ведь ты тащил, говорил, что вот такая и такая диковинка, нельзя быть в Париже и не видать её…
– A ты мог не соглашаться и ехать домой.
– Да ведь с выставки-то пока до дому доедешь, да шестьдесят три ступени в свою комнату отмеряешь, так, смотришь, и разгулялся, сна у тебя как будто и не бывало. Да и в театре… Сидишь и смотришь, a что смотришь? – разбери! Только разве какая-нибудь актриса ногу поднимет, так поймёшь, в чём дело.
– Врёшь, врёшь, – остановил жирного человека усач. – В театрах я тебе обстоятельно переводил, что говорилось на сцене.
– Собачья жизнь, собачья! – повторил жирный человек и, кивнув на пустую бутылку рейнвейна, сказал усачу: – Видишь, усохла. Вели, чтоб новую изобразили. A то терпеть не могу перед пустопорожней посудой сидеть.
Русские люди
Николай Иванович подсел ближе к жирному человеку и его спутнику, усачу, и, сказав: «Очень приятно за границей с русскими людьми встретиться», – отрекомендовался и отрекомендовал жену.
– Коммерции советник и кавалер Бездоннов, – произнёс, в свою очередь, жирный человек и, указывая на усача, прибавил: – A это вот господин переводчик и наш собственный адъютант.
– Граф Дмитрий Калинский, – назвался усач и, кивнув, в свою очередь, на жирного человека, сказал: – Взялся вот эту глыбу свозить в Париж на выставку и отцивилизовать, но цивилизации он у меня не поддался.
– Это что устриц-то жареных не ел? Так ты бы ещё захотел, чтоб я лягушек маринованных глотал! – отвечал жирный человек.
– Выставку ругаешь!
– Не ругаю, a говорю, что не стоило из-за этого семи вёрст киселя есть ехать. Только-то и любопытно, что в поднебесье на Эйфелевой башне мы выпили и закусили, a остальное всё видели и в Москве, на нашей Всероссийской выставке. Одно, что не в таком большом размере, так размер-то меня и раздражал. Ходишь, ходишь по какому-нибудь