Мемуары посланника. Карлис Озолс
выругали? – спросил он.
Так у него всегда. Несдержанный, бросался вслепую, очертя голову, не считаясь ни с какими препятствиями, забывая меру и границу дозволенного. Правда, получив отпор, смирялся и притихал.
– Было бы неправильно, Юрий Владимирович, и даже нечестно с моей стороны уйти после столь долгой совместной работы с вами, не сказав правды.
Это подействовало. Мои слова произвели на него должное впечатление, он тут же высказал сожаление о произошедшем и просил взять письмо обратно, что я и сделал. Несколько дней спустя мы обедали вместе. Ломоносов был весьма не прочь выпить бутылку-другую вина и в такие минуты становился откровенным, а откровенность его была нескрываемо циничной. Философствуя за стаканом вина, он поведал мне мораль и мудрость своей жизни:
– Никогда не надо считаться с хорошим человеком. Считаться надо с негодяем, ибо хороший человек никогда вам не напортит.
Вести из России поступали все более грозные и безнадежные. Власть перешла к большевикам, и Ломоносов, верный своей морали, становился задумчивым и скрытным. 11 июня 1918 года он неожиданно вызвал меня к себе.
– Вы хотели меня видеть?
– Всегда рад вас видеть, собственно, дела к вам у меня никакого нет. Знаете, скоро мы опять начнем строить вагоны и паровозы. И вот тут вы очень и очень понадобитесь.
Поговорив еще немного на эту тему, мы расстались. Я ушел. Хорошо его зная и понимая новую политическую обстановку, я почувствовал, что беседовал уже не с главноуполномоченным, а с агентом большевиков, который пробует завербовать меня в их стан. Мои предположения оправдались раньше, чем я думал. В тот же вечер перед многолюдным собранием в 10 тысяч человек, проходившем в Madison Square Garden, Ломоносов выступил с широковещательной митинговой речью. Говорил о признании новой власти, ее заслугах, будущем, необходимости ее поддержать. Толпа всегда толпа. Встретили его и провожали громкими аплодисментами, но, надо сказать, столь же громкими криками: «Иуда, предатель!» Я вспоминаю об этом и передаю эти подробности о Ломоносове только потому, что всем известно, какую важную роль он играл в Советской России, стал в ней первым комиссаром путей сообщения.
Конечно, на железнодорожную миссию это выступление произвело самое тяжелое, удручающее впечатление. Члены миссии А. Липец, М. Гротен, М. Брониковский, Р. Балков, Е. Волькенау, Горбунов, В. Левин, я и другие постановили выразить решительный и энергичный протест, который и опубликовали в нью-йоркских газетах. Не остался равнодушен к этому выступлению и посол Бахметьев. Личность Ломоносова была установлена. На основании письма Бахметьева Государственный секретарь Лансинг сообщил всем учреждениям, что с этих пор Ломоносов больше не глава русской миссии путей сообщения в Америке. Его карьера и деятельность были кончены. На его место назначили инженера Альфонса Ильича Липеца, моего друга, руководителя профессорской кафедры паровозостроения в Америке.
План Ломоносова был неплох. В честолюбивых мечтах он видел себя