Рукопись психиатра. Аня Мельникова
оких пионов, небрежно посаженных то тут, то там бабушкой и напрочь заросших грубыми сорняками. Бабушка не была садоводом, хоть и представлялась соседкам в амплуа любительницы естественности и простой прелести нетронутой природы, на деле же, была лишена эстетического чувства восприятия мира, что упорно скрывала, но была неоднократно замечена в любви к посредственным пейзажам, классическим портретам восемнадцатого века и разговорам о том, как хороши белые легкие платья на картинах Боровиковского.
– Кожа у девушки должна быть белоснежного оттенка, – бабушка называла его сметановым, – тогда видно, что она благородного происхождения – дворянка.
Бабушка будто описывала портрет княжны Гагариной.
– Я хочу дать девочкам дворянское образование и привить вкус, – говорила она громко, прогуливаясь по лесу с соседкой-учительницей французского.
– Да у меня и самой, несомненно, есть дворянские корни. Когда Виви выдали замуж за красного офицера, так она называла свою маму, потому что она была красавицей, рослой со звонким голосом, мы навсегда потеряли связь с её родными. Я думаю, что их расстреляли.
Мы не знаем, что было на самом деле, у ее мамы были дальние родственники, с которыми бабушка много лет назад поругалась, а они переехали в другой город, и связь оборвалась. Бабушка плела узоры собственного мира, монотонно и скрупулезно, как хорошая мастерица, нанизывая бусины из воспоминаний на нить памяти, выбрасывая почерневшие или казавшиеся ей недостаточно сверкающими, а там, где образовались пустоты, она самостоятельно выдувала, будто из стекла, изящные украшения.
Мы сидели на скамейке у входа в дом и ждали приезда родителей. Бабушка боготворила своего сына, моего папу, который на тот момент, успев отучиться на физика, посвятил с десяток лет профессиональному спорту, и наконец, сумел сколотить небольшой бизнес вокруг речных теплоходных круизов. В работе папа точно имел одно серьёзное преимущество, он брал нахрапом, а вернее шёл напролом, как ледокол, когда дело касалось денег и риска. Мозг бабушки встраивал в картину папиной успешности не только упорство, но и якобы чрезвычайную скромность и деликатность, а также эрудицию и тонкую коммуникацию. На деле ничего это не наблюдалось – среди товарищей по бизнесу он слыл «Колей-психом», которого побаивались за резкий нрав и раздражительность. Как-то в порыве ярости из-за задержки расписания теплохода, когда на борту были три сотни туристов, которые через несколько часов должны были сесть на поезд в Санкт-Петербурге, он звонил диспетчеру прямо из капитанской рубки и орал, что засунет ему гранату прямо в зад, если тот сейчас же не пропустит теплоход в нужной нитке1
Бабушка восхваляла его заслуги в работе, а по поводу подобных ситуаций говорила, что он сорвался, работая для нас с мамой.
– В Библии сказано, что от плоти и крови отца родились дети. Женщина только помогает мужу в продолжение рода, несет его семя. Главнее отца никого у вас нет, – говорила бабушка во время вечерних бесед нам с сестрой, когда мы уже лежали в своих постелях.
Перед сном она приносила тонкие ломтики чёрного хлеба, намазанные маслом и пиалку с мёдом. Бабушка, считала, что нам надо согревать горло после того, как мы целый день босиком бегали по траве в саду, а мед и масло как нельзя лучше подходят для этого. Это время называлось вечерними беседами, точнее, беседовала бабушка, а мы молчали, поскольку мед и масло могли оказать нашим связкам услуги только в случае их полного отключения.
Позднее, изучая новогреческий язык, я узнала, что греки используют глагол γεννάω, от древнегреческого – рожать, породить, когда говорят о родительстве. Получается, что отец семейства рожает наследников наравне с женой. В древнегреческом «рожал» мужчина, однокоренное слово γένος – род, указывало на то, что он давал детям свое имя. К женщине применялся глагол τίκτω – дословно, приносить ребенка, τέκνον – это новорожденный
младенец, дитя. Богородицу православные греки называют Θεοτόκη (дословно, выносившая Бога).
Будучи двадцатидвухлетней девушкой, изучая греческий, я вспоминала бабушкины слова об отце и понимала, что её стремление интерпретировать информацию, которую она брала из книг по истории, радиопередач и телеканала «Культура», имело чёткую структуру. Подобно приписыванию себе дворянского происхождения, желание сделать папу в моих глазах самой главной фигурой, было частью её самолюбования. В своих неуемных фантазиях, в которых она перебирала папины подвиги, чуть ли не сравнимые с походами Александра Македонского в Малую Азию, она, разумеется, возносилась до небес, ощущая прилив эйфории, становилась румяной и легко, как девочка, сдувала со щеки седую прядь:
– Аня, таких отцов, как твой папа ещё поискать. Все пьют да гуляют, а он! Работяга и семьянин, ууу…
Приезд родителей на дачу был событием, которое я ждала еще с вечера, ворочаясь в постели, я не могла уснуть. Бабушка говорила мне, что, когда родители будут выходить из машины, то я должна сначала поцеловать папу, а затем, вдоволь пробыв в его объятиях, могу переходить
нитка – судоходный жаргон, обозначающий последовательность теплоходов в прохождении шлюза