Тирания веры. Ричард Суон
словесного укора меня замучила бы совесть. Однако в тот день я почти не обратила на него внимания.
– Думаю, никто в здравом уме не станет этого отрицать, – ответила я, косясь на Дубайна. – Но на этот раз все по-другому. Я уже давно не видела, чтобы он так мучился.
– Да уж, – буркнул наконец Брессинджер, крайне редко мне уступавший. – Сейчас он тревожится не напрасно.
Я снова повернулась к хибаре – ветхой мазанке, просевшей под тяжестью собственной соломенной крыши. Она почти полностью утопала в буйной поросли полевых цветов и кустарников, а воздух вокруг нее полнился ароматами трав. Из-за моросящей влаги запахи казались настолько насыщенными, что мы и наши кони непрестанно чихали.
Почти месяц мы провели в дороге, направляясь из Оссики в Сову, и теперь до окраин столицы оставалось всего несколько дней пути. Княжество Гулич было одним из трех, что окружали Сову, как белок сердцевину яйца, и правил им третий сын Императора, князь Гордан Кжосич. На горизонте как раз маячил его замок – Баденбургская крепость; высокая твердыня из серого камня, которая притягивала к себе лучи солнца и взгляды путников со всей округи.
Наше путешествие не должно было так затянуться. Если бы Брессинджер не потерял в Долине Гейл руку, то мы оставили бы наших лошадей и вещи в городе и промчались бы пятьдесят миль на юг по Имперской Эстафете, прямиком до Западной Марки Гулича. Оттуда мы бы двинулись по Баденскому тракту на восток, до Совы, и весь путь занял бы у нас при хорошей погоде неделю, а при плохой – десять дней.
Более того, если бы Вонвальт не настоял на том, чтобы выследить и убить обенпатре Фишера, то мы могли бы просто сесть на корабль и спуститься вниз по реке Гейл, которая впадала в реку Саубер, которая, в свою очередь, вела прямо в Сову (после чего один из ее рукавов впадал в реку Кова). Но я уже сильно отклоняюсь от повествования – как и мы тогда от нашего маршрута.
Как бы там ни было, болезнь Вонвальта поставила крест на нашем стремлении поскорее прибыть в столицу. Хворь напала на него неожиданно, ночью. Сэр Конрад пожаловался нам, что у него кружится голова; мы списали все на вино, однако на следующий день недомогание не прошло. Сам Вонвальт, многое знавший о разных болезнях, посчитал, что его просто укачало… но вскоре, вдобавок к головокружению, его охватил глубочайший беспричинный страх. Этот второй симптом привел всех нас в замешательство, поскольку боязливость не числилась среди недостатков Вонвальта. И все же страх никуда не уходил, а следом за ним сэр Конрад почувствовал утомление, которое порой перерастало в приступы парализующей усталости.
В те времена Империя кишела самопровозглашенными врачевателями, и Вонвальт мог в считаные секунды выбрать себе любого из этих шарлатанов – а затем осудить их, поскольку закон запрещал вывешивать на своей двери голубую звезду, не пройдя перед этим должное обучение. Но этот травник слыл хорошим врачом, так что мы прервали наше невыносимо медленное путешествие на юг и ушли в сторону еще на десяток миль, чтобы нашего господина могли напичкать лекарствами.
– Потрахаться бы ему, и все тут, – сердечно заявил сэр Радомир, нарушив затянувшееся молчание. Он щедро отхлебнул из своей фляжки, в которой держал разбавленное водой вино.
Я ничего не ответила. Сэр Радомир был мне приятен, но поддерживать столь вульгарные разговоры я не хотела.
Мы продолжали ждать. Никто точно не знал, сколько прошло времени; мы могли лишь догадываться об этом, полагаясь на наше внутреннее чутье. Даже солнце пряталось за клубами плотных туч, которые хотели испытать на прочность наши вощеные плащи. Наконец Вонвальт вышел из хибары; под мышкой он держал сверток, который наверняка был набит порошками и зельями. Сэр Конрад выглядел бледным и осунувшимся, и я вспомнила, что однажды уже видела его таким – после сеанса некромантии.
– Травник нашел чем вас исцелить? – спросил сэр Радомир. В его грубоватом голосе слышались нотки надежды. Как и я, и Брессинджер, он привык полагаться на спокойный, предсказуемый нрав Вонвальта, и внезапная перемена к худшему напугала его.
– Будем надеяться, – проворчал Вонвальт. Он явно стыдился того, что захворал, ведь с нами тремя такое случалось редко.
Стремительно прошагав мимо нас, сэр Конрад подошел к своему коню Винченто, убрал сверток в привязанную к седлу сумку, а затем залез в седло.
– Что ж, едем, – произнес он, с трудом выпрямившись. – Если ветер будет попутным, сегодня вечером окажемся в Баденбурге.
Наша троица переглянулась, удивившись его оптимистичным и явно несбыточным ожиданиям, а затем мы тоже забрались на лошадей. Мое внимание привлекло резкое карканье грача, который сидел на шатком заборе, ограждавшем земли травника.
– Предвестник весны, – заметил сэр Радомир.
– Тоже мне предвестник – весна-то уже наступила, – с презрением ответил Брессинджер. Он кивком указал на птицу. – Один грач предвещает смерть.
Я усмехнулась.
– Вот уж не думала, что ты настолько суеверен, Дубайн, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал весело. Наш маленький отряд и так уже превратился в жалкое зрелище,