Аметистовые Грозы. Владимир Ильичев (Сквер)

      Как хочется забацать

      цветущую строку…

      Тебе сегодня – двадцать!

      Судьба мне, дураку —

      с утра искриться датой

      в твоём календаре,

      и с ночью непочатой

      в своей тужить норе.

      Как хочется с печалью —

      начать гитарный бой…

      Потом, блестя медалью,

      быть встреченным тобой.

      Потом по Зафевралью

      помчать с тобой в поля,

      с лазурной слиться далью,

      тандемом в ней руля.

      Но силы инструмента —

      на фронте Шевчука,

      он дважды Ю, легенда,

      а я… три тчк.

      Как хочется заплакать,

      сейчас, вот здесь, в углу,

      заквасить, и заквакать —

      в надежде на стрелу.

      Стрелу чужой принцессы,

      которой – двадцать лет,

      и все велоэкспрессы —

      101-ый килобред.

      С двадцаточкой, принцесса!

      Я выпью. За тебя.

      Немножко. Для компресса

      на чувство… жития.

      С двадцаточкой, Анетта!

      Искрю, из уголка.

      Будь счастлива! Как эта

      цветущая строка.

      Молчание – золото.

      А золото – очень тяжёлый металл.

      Сегодня так холодно.

      Февраль так богато меня пропитал.

      Дышать получается.

      Сквозь золото можно и нужно дышать.

      Усталость – молчальница

      для пепельных гор после пачки стишат.

      В сознании согнуто

      желание глотку взлохматить в ночи…

      Молчание – золото.

      Молчи, нелегальный мой прииск, молчи.

      Мне много-много лет. И я любил…

      И всех, кого любил – когда-то бросил…

      Но как бы я тебя, скажи, открыл —

      когда б не та надорванная осень?

      Когда б не те гулящие лета?

      Когда б не тот задор – конечно, глупый?

      Не смею отвлекать… Ты занята.

      Усну… читая сомкнутые губы.

      Витиевато выражаясь

      (как предпочёл и предпочту) —

      ушёл я в минус, умножаясь

      на плюсотворную мечту.

      И у меня одно осталось:

      надежда – каменнее львов —

      на недосчитанную малость,

      на разделённую любовь…

      Но я ужасный математик,

      а ты – психолог (лучше всех).

      И только сны… мне понимать их

      искомой суммой наших вех?

      А львы сидят у входа в Числа,

      невозмутимы и белы.

      Над нами действие зависло,

      а им – спокойно… ибо – львы.

      Устали небо на руках

      держать атланты,

      ушли, земное обругав,

      ушли от мантры,

      нашитой наспех там и тут

      поверх молитвы.

      Они обратно не придут.

      Нет, не обидны,

      законны – глыбы-облака

      на годы фантов.

      Но… на твоих уже руках

      дела атлантов.

      Стоишь, босая, на песке,

      и небо держишь,

      воссоздавая в лампе свет —

      в перегоревшей,

      мне показалось, навсегда:

      привычно это.

      Но почудеснее – звезда

      дневного света.

      Как много воздуха, воды,

      песка… под небом,

      и облака тобой горды

      на сине-белом.

      Кометной ниткой о тебе —

      на чёрно-звёздном

      строчит идеи кутюрье

      для бренда «Космо».

      Не буду больше нервничать,

      не буду больше ёрничать,

      не буду больше умничать

      по поводу