Аметистовые Грозы. Владимир Ильичев (Сквер)

      Господь играет в баскетбол

      моей пустой башкой,

      башка послушно бьётся в пол —

      расчерченный такой…

      Господь играет не один,

      с четвёркой ангелков,

      а против них – квартет ундин

      и Грешная Любовь.

      Свисток и свита – в стороне

      командуют игрой,

      то задремать позволят мне,

      то сразу баскетбой.

      На всех трибунах – семь людей,

      не очень важный матч.

      Там нет возлюбленной моей,

      хоть радуйся, хоть плачь.

      Упал, вскочил, попал в кольцо,

      в другое, вновь ничья…

      Какое может быть лицо

      у старого мяча?

      Какая может быть любовь?

      О чувствах колобка —

      и то печется колобовь,

      находится мука.

      Но чем же я не колобок?

      А тем, что я не хлеб…

      Мной каждый день играет Бог —

      и той команды кэп.

      Ундины жарят ангелков,

      а те, в ответ – ундин.

      Господь и Грешная Любовь —

      ничьи, один в один.

      Когда я глухо стукнусь в пол,

      сдуваясь и шипя —

      судья продолжит баскетбол

      моим похожим «я».

      Но дайте ж мне тогда вдвойне

      мячты и полусна,

      в которых кто-то – обо мне

      грустит с трибуны «А».

      В её улыбке и молчании

      я разрушаюсь всё отчаянней,

      и это лучше эволюции,

      когда века и смыслы – куцые.

      В её молчании улыбчивом

      понятен буду я всё шибче вам,

      как если б сути нализаться, мням,

      но это – болт цивилизациям!

      Её улыбка и молчание —

      увы, не вызовут врача ко мне,

      и сами вылечат, без вызова,

      а эскулапам – тоже – лысого…

      Она молчит и улыбается,

      а мне туда-сюда летается,

      живётся мне – от века к вечному,

      как бегунку по шву сердечному.

      Тряси, тряси меня, трясина,

      тебе не надо ведь бензина,

      пока трясётся на крови —

      тряси меня, трясина… рви.

      Храни, храни меня, мой Боже,

      раз до сих пор не изничтожил,

      раз так тепло в сырой тени —

      храни, пока не хорони.

      Люби, люби меня, малышка,

      когда моя тупая книжка

      воткнётся в память уголком,

      люби, люби меня… потом.

      Планетки по инерции

      летят вокруг Звезды.

      Она не дарит сердце им —

      не смогут унести…

      Она их, всё же, балует,

      и светом,