Уроборос. Анатолий Белоусов
ся совершенно отвратительным. Грязный, тусклый, пропитанный пылью и лившийся то ли через забрызганные извёсткой окна, то ли через наметившиеся в потолке трещины. Сам коридор с выкрашенными в грязно-салатный цвет и увешанными агитационными плакатами стенами тоже не внушал ничего, кроме отвращения. И настроение было отвратительное, и день отвратительный, но самое главное, Виктор совершенно не отдавал себе отчёта в том, какого дьявола он сюда припёрся, что тут делает и что интересного, нового, важного для себя надеется услышать. Ноги словно бы сами, помимо всякой воли, принесли его в это глупое, гнусное, мерзкое… отвратительное место. Именно отвратительное!
Оказавшись перед большими двустворчатыми дверьми, Виктор пинком распахнул одну из створок и, заранее скривив лицо, шагнул внутрь. Помещение, вопреки всяким ожиданиям, оказалось довольно просторным. Это он заметил ещё с порога. Что-то вроде концертного зала. На хорошо освещённой сцене, обтянутая чёрной бархатной материей, стояла трибуна, справа от неё – небольшой стол. Полутёмный зрительный зал с бесчисленным количеством пластиковых кресел, современно инкрустированный потолок.
Обстановочка, надо заметить, приятная, хотя и сквозило в ней что-то напыщенное. От неожиданности Виктор немного растерялся. Вообще-то он ожидал увидеть нечто вроде подвала, или грязного монастырского погреба, или. А тут. Хм. Поправив воротник куртки и выразительно харкнув на стену, он раздвинул бордовые портьеры, окончательно вваливаясь в зал.
Первым, что попалось ему на глаза, был красный ящик с прорезью наверху и полустёршейся белой надписью «ПОЖЕРТВОВАНИЯ», который стоял сразу же справа от входа. Ящик Виктору не понравился. Следом за ящиком он увидел двух молодых людей в форменных белых рубашках и тёмных галстуках, которые, по-идиотски улыбаясь во всё лицо, спешили к нему навстречу. На груди у каждого красовался значок «РАСПОРЯДИТЕЛЬ».
– Вы к нам в первый раз? – с ходу затараторил один из них, хватая Виктора за руку и насильно пытаясь её пожать.
– Проходите, садитесь, пожалуйста, – степенно начал второй, протягивая ему пёструю брошюрку.
Виктор почувствовал, как к горлу подкатывает спазм одновременного удивления и отвращения. Довольно паршивое чувство.
– Т-твою мать! – хрипло выругался он, чтобы придать себе уверенности, и, грубо оттолкнув опешивших распорядителей, зашагал по проходу.
Внутри у него всё перемешалось. Полное смятение и дикая ярость одновременно. Это ему не понравилось ещё больше, чем ящик для пожертвований.
Народу в зале набилось порядочно, так что Виктору некоторое время пришлось побродить среди рядов, выискивая свободное место. Наконец он уселся, вытянул ноги и принялся ждать. Публика собралась самая разношёрстная. Поражало обилие пожилых дам и прилично одетых юнцов, по всей видимости, студентов. Виктор хотел было закурить, но потом передумал. Засунул пачку обратно в карман, нервно почесал небритый кадык. Недовольство и дискомфорт внутри него нарастали.
В какой-то момент (когда именно, он не заметил) по залу зашмыгали всё те же молодые люди в белых рубашках (правда, теперь их оказалось уже не двое, а четверо или пятеро), которые разносили собравшимся тоненькие брошюрки.
«Бесплатно! Бесплатно!» – раздавались среди мерного гула толпы их звонкие голоса. Себе, когда до него дошла очередь, Виктор брошюрку демонстративно не взял.
– Пошёл отсюда, – процедил он сквозь зубы.
Молодой человек удивлённо посмотрел на него, но возражать не стал и устремился дальше.
«Бесплатно! Бесплатно!..»
Когда все свободные места оказались заняты, свет в зале слегка приглушили. Через пару минут на сцену вышел мужчина. Прямой, в дорогом сером костюме. Он несколько раз поклонился залу и, встав за трибуну, пододвинул к себе микрофон. В огромных концертных колонках пронзительно пискнуло, зал притих.
– Добрый день, братья и сёстры, – мягко, но довольно уверенно начал он.
Виктору вдруг показалось, что зал сейчас взорвётся бурей аплодисментов. Заорёт, засвистит, начнёт бесноваться…
Он мотнул головой, видение исчезло (…чёрт!..). Собравшиеся действительно приветствовали проповедника, но совсем не так дико и шумно. Весь зал одновременно, словно по мановению палочки невидимого дирижёра, поднялся, люди запели. Негромко, торжественно, опустив головы и закрыв глаза. Они пели гимн. Обыкновенный церковный гимн, но Виктору вдруг стало не по себе. Чертовски не по себе!
«Господи, да что я тут, в самом деле, делаю среди этих сумасшедших?!»
Ему захотелось вскочить и сию же минуту со всех ног броситься вон, куда-нибудь подальше от этого (…отвратительного…) места. В кабак, в бордель… Всё равно! Он сидел (единственный из всего зала), и с каждой секундой душу его заполнял леденящий ужас.
«Боже, когда же они закончат петь, когда же закончат петь, когда же.»
Ощущение ужаса исчезло так же внезапно, как появилось. Пение закончилось, люди опустились на свои места.
«Боже правый. – Виктор облегчённо вздохнул, вытирая со лба капельки холодного пота. –