Трещины и гвозди. Элин Альто
вмиг чувствует себя глупо – в очередной раз собственная мать ее одурила. Первое, что она ждала увидеть за этим столом в мрачной комнате для свиданий окружной тюрьмы штата Индиана, – клубничный чизкейк. Вовсе не дочь. Ничего нового. Они ведь это уже проходили, на что она надеялась?
Дебра не понимает собственной оплошности, не понимает, что оступается всю жизнь, и продолжает гнуть свою линию:
– Боже, как можно быть такими снобами! – произносит мать, встряхивая темными прядями и широко хлопая глазами, которые, к сожалению Адри, так похожи на ее собственные.
В их внешности слишком много общего, и единственное, чем Адрии удается исправить это мучительное сходство, – осветлить до неестественной желтизны волосы, чтобы не видеть в отражении зеркала мать. Но она знает, что это не поможет, – Адрия становится второй копией Дебры, только повадки более замкнутые, взгляд жестче. Это то, что подарили ей родители.
Адрия поджимает губы, смеряя мать непроницаемым взглядом:
– Не получилось.
Опуская взгляд, она фокусируется на надписи, нацарапанной на металлической поверхности стола. Кто-то написал там дурацкое «люблю» с припиской «Эндрю», и теперь эти кривые буквы каждый раз мозолят Адри глаза, но заставляют ее сфокусироваться. Не на любви, нет. На том, как абсурдно смотрится это кривоватое слово в этих условиях. В обстоятельствах, в которых любовь заперта на все замки. Как внутри Адрии.
Адри нравится ковырять эти буквы ногтем, пока она ждет, когда охранник приведет мать. Возможно, так работает ее сознание, успокаивается, – привязаться, запечатлеть, ковырять, пока вокруг хлопают двери, звенят замки, гудят чужие слова:
«Ты в норме, Джеки? Тебя здесь не обижают?»
«Адвокат сообщил, что приговор могут оспорить».
«Твоя мать уже готовит апелляцию».
Адри не хочет слышать ничего из этого. Адвокаты, апелляции, приговоры. Они с матерью не обсуждают это. Адрия даже не знает, сколько ее матери еще сидеть. Дебра Гарднер не говорит об этом, потому что считает, что допущена ужасная ошибка и ее освободят в ближайшее время. И так уже два года.
Мать изящно одергивает тюремный комбинезон, выпрямляясь. Даже в таких условиях она не теряет шарма и выглядит куда дружелюбнее и приветливее дочери. Адри живо представляет себе, как Дебра строит глазки охранникам, и отвращение подкатывает к горлу нервной судорогой. Ее мать прожила на шеях мужчин целую жизнь, и тюремная роба ничуть ее не изменила. Только лишила свободы выбора. Но она умеет приспосабливаться. Адри умеет лишь игнорировать.
– Детка, не расстраивайся, – небрежно произносит мать, но снова улыбается. – Если удастся договориться с Джоном из второго блока, он достанет пару десертов. С ума схожу от одной мысли о чизкейке.
Конечно, у нее всегда есть запасной план.
Если Джек не позовет замуж, она наберет Джорджу, с которым познакомилась несколько месяцев назад в супермаркете. Если не удастся с Джорджем, у нее есть друг Курт, влюбленный в нее с детства. Только у Курта не так много денег, и поэтому, когда запросы