Дилогия проект «Ковчег». Павел Николаевич Волченко
епочка тяжело переваливающихся вездеходов, на которых они, обитатели убежищ, колесили по дороге, устланной пеплом, так похожим на грязный снег. Ехали, взметая облака пепла, чтобы успеть, успеть отчалить с этого утлого, побитого метеоритным роем шарика планеты. Может быть можно было и остаться, восстановить свой дом, свою колыбель, если бы не известность о приближающемся астероиде, которому даже Церера, со своими девятьсот пятидесятью километрами в поперечнике, в подметки не годилась. Надо было бежать, улетать, спасаться. Проект «Ковчег»: в него вложилась вся Земля, все те малые остатки человечества, выжившие после первых ударов метеоритного роя. 2126 год стал последним для человечества на Земле. Год выхода из своей колыбели, год, когда с Земли взметнулись в черноту космоса двадцать четыре «Ковчега», по числу известных, найденных протопланет, и ушли навсегда, оставив свой дом на поругание астероиду судного дня.
Он открыл глаза, проснулся.
Вместо ожидаемой белизны, залитой электрическим светом, черный, опаленный огнем, потолок в красноватом отсвете аварийного освещения. Андрей чувствовал себя отвратительно, жутко. Одновременно хотелось блевать, спать, ломило кости, болели глаза, болело все, но самая страшная боль – это головная. Башка попросту раскалывалась.
Уселся, за что поплатился еще одной порцией головной боли. Огляделся по сторонам. Два ряда таких же камер, как и его, только все эти камеры – разбиты, именно что разбиты, и медицинский бот раскуроченный, со вскрытой нутрянкой, с вывалившимися проводами, свесил массивную квадратную голову.
Перевалился через борт, едва не упал, с трудом устоял на ногах. Откинул лючок на боку капсулы, достал оттуда пару пилюль, пластиковый пакетик с водой разбавленной глюкозой. Закинул пилюли в рот, выдавил, выпил воду из пакета – она была сладкой. Теперь полегче, головная боль начала отступать, стало проще мыслить, думать, понимать происходящее.
Его криоотсек был развален от души. Разбитые капсулы, развороченная механика кругом, какие-то панели вывернутые с корнем, висящие на утлых проводах, как будто прошелся тут сумасшедший с кувалдой. В углу кучей металлолома валялся раздолбанный в ничто универсальный автоматический бот. Его, казалось, не только хотели сломать, а просто – разнести в клочья, смять, уничтожить. Над ним, на свернутом кронштейне, висела развороченная в труху камера наблюдения, поблескивала в красном свете вывернутая линза объектива.
Подошел к одной из разбитых капсул: стекла внутри, и кровь, много крови. Но эта кровь была давно-давно, она уже не то, что высохла, она впиталась в обивку, почернела, и стала просто пылью. Похоже то, что случилось с ее обитателем, случилось давно, много лет назад, если не десятилетий. Подошел к другой капсуле – то же самое.
– Нда… – протянул тихо, голос был сиплый, слабый. Подошел к шкафам, которые тоже были большей частью измяты, искорежены, некоторые вывернуты, разваленные. Подошел к своему. Относительно целый. Приложил ладонь к панели, та пикнула, сферическая дверца откатилась в нутро стенки. Из шкафа достал комбез, ботинки, из глубины шкафа, из под комбеза, малый нарукавный коммуникатор. В первую очередь он. Нажал на кнопку общего вызова, сказал сипло:
– Есть кто живой? Говорит штурман команды Г 12, Андрей Анатольевич Либерман.
Шипение эфира. Щелчки. Тишина, нет ответа. Очень хотелось верить, что просто коммуникатор сдох.
Оделся, зашнуровался, нацепил на запястье коммуникатор.
После заглянул в нутро развороченного шкафчика неподалеку. Там должен был быть такой же набор. Не повезло: все изорвано, разбито, разве что ботинки относительно целые, а вот коммуникатор: его осколки, на дне шкафчика – стекла, мелкое крошево пластика, треснувшая микросхема.
У выхода из отсека подобрал с пола вырванную откуда-то трубу. Увесистая, но очень даже ухватистая, хорошо легла в руки. Вздохнул, кто знает, что ждет там, в коридорах, и приложил ладонь к панели открытия дверей, та не среагировала, даже не пискнула.
Наверное потому его капсулу и не тронули. Выдрали с мясом колонистов из капсул, тепленьких, спящих, его пропустили почему-то – оставили на потом. А потом – вот, заблокировало отсек. Скорее всего накрыли банальный кабель. Все крушили. Кабель тоже попал под раздачу.
Взгляд наверх: потолок высокий, вон, чернеет решетка вентиляции – не допрыгнуть. Подтащить что? Подпрыгнуть и… даже от одной мысли замутило, рот наполнился горькой слюной. Плохо еще, очень плохо после пробуждения.
Снова поднес коммуникатор к лицу:
– Это я, Андрей Либерман, я заблокирован в отсеке команды Г 12. Панель накрылась. Думаю как выйти. Если есть, кто живой, буду рад совету. На связи.
И снова шипение эфира, будто ожидающее, снова щелчок, будто там, где-то, кто-то услышав его слова еще немного повисел на канале связи, а после – отключил трансляцию. Тишина в эфире. Огляделся, посмотрел, что бы можно пододвинуть к стене: капсулы – не сдвинуть, остатки ботов – ненадежны, шатки. С интересом глянул на перфорированные плитки пола, может там тоже можно пролезть, может коммуникации какие-то, проползти и…
Пикнула панель на двери, вспыхнула зеленым светом,