Неправильный глагол. Воспоминания о детстве, юности и музейной жизни. Евгения Перова
Предисловие
Я родилась в год смерти Сталина. С тех пор прошло уже более полувека, но до сих пор этот чудовищный идол продолжает отбрасывать свою огромную тень на нашу действительность, а иначе – зачем бы мне начинать свое повествование с упоминания его имени?
Я родилась в День защиты детей и всю свою жизнь чувствовала себя ребенком среди взрослых. Только в последние годы я ощущаю признаки взрослости в своей душе – и мне это не нравится!
Я родилась на Урале, в городе Верхняя Салда, что в переводе (не знаю, с какого языка) вроде бы означает «верхнее болото». В сознательном возрасте я там так никогда не бывала, ибо еще в младенчестве увезена была в Подмосковье, где и живу всю жизнь.
Каждое из этих начал имеет право на существование, и за каждым из них могло бы следовать соответствующее зачину повествование, но мне не хочется придерживаться хронологии, с которой я сызмальства не в ладах. Никогда не могла толком запомнить не то, что какую-нибудь битву при Фермопилах – на чем, кстати сказать, и пострадала во время учебы на истфаке, доведя до полного отчаяния суровую даму, принимавшую у нас экзамен по Древнему Риму, но и события собственной жизни никогда не связывались у меня с какими-либо точными датами. Меня просто потрясают люди, которые легко могут сказать, в каком году они были там-то и там-то или делали то-то и то-то. Конечно, если приложить определенные усилия, можно вычислить, что в школу я пошла, к примеру, в 1960-м году, но это совершенно неинтересно. Гораздо интереснее просто вспоминать.
Вот первое, что помню: какого-то мартобря, скорее всего – вечером, потому что горит яркая желтая лампочка, отбрасывающая четкий круг света и оставляющая в полной тьме углы комнаты, я стою на сундуке, покрытом грубым и колючим малиновым сукном. Надо мной – полочка, которой я почти касаюсь головой, а рядом – дедушка и бабушка. Сознание включилось, как та же лампочка, и впечатало навсегда в память: желтое, малиновое, колючее, доброе…
Зачем я пишу эту книгу? Может быть, лучше меня объяснит Иосиф Бродский:
«Даже худшие из книг переживают своих авторов – главным образом потому, что они занимают меньшее физическое пространство, чем те, кто их написал. Часто они стоят на полках, собирая пыль, еще долго после того, как сам писатель обратился в горстку пыли. Однако даже эта форма будущего лучше, чем память нескольких переживших тебя родственников или друзей, на которых нельзя положиться, и часто именно стремление к этому посмертному измерению приводит наше перо в движение».
Книга первая
Женька-Пенька
Мы не в школе. Даты не имеют большого значения.
Жан Маре «Непостижимый Жан Кокто»
Часть первая. Предки и родичи
Перовы
Все мои предки – крестьяне. Расскажу сначала о дедушкиной родне – о Перовых, о которых знаю меньше, чем о родне по линии бабушки. Перовы родом из деревни Бражниково, что в десяти километрах от районного центра Уваровка Можайского района и в полукилометре от Большака – старой Смоленской дороги. По Большаку отступал Наполеон в 1812 году, а в 1941 году в противоположную сторону двигались советские войска и шли, спасаясь от немцев, беженцы.
В то время деревня состояла из одной улицы длиной приблизительно в километр, а застройка ее была в основном односторонняя, так что напротив главного ряда стояло только несколько домов. В местных лесах брала начало речка Лусянка, через нее было построено два моста. Ближайшая деревня – Лусось, по направлению к ней местность повышалась. Возвышенная часть Бражникова называлась «Горка», часть около Большака – «Бут», все остальное – «Середина». Бут – потому что в почве водилось много белого бутового камня.
Родители моего деда Николая – Александр и Мария Перовы. Семья была большая, но остались только четыре брата: Николай, Егор, Алексей и Александр. Сохранилась фотография, где Николай с родителями и двумя братьями. Родился Николай в 1888 году, так что ему там лет двадцать пять, не больше, но выглядит он старше. Вид у всех мужчин довольно суровый, особенно у младшего брата, стоящего посредине, а другой, вероятно старший, слегка напоминает актера Михаила Пуговкина. Которые это из братьев дедушки, так и не знаю. Все они небольшого росточка, если судить по деду Николаю, которого я хорошо помню. Родители сидят – у Александра густая полуседая борода, а Мария в темном платочке глядит рассеянно и устало. Сняты они на фоне какого-то покосившегося забора, явно у себя во дворе.
Есть еще студийная фотография, где одни братья – и тоже трое: тот, что похож на Пуговкина (но тут уже меньше), Николай и, очевидно, четвертый брат, помоложе. Они все принаряженные, даже щеголеватые: у «Пуговкина» на голове круглая кубанка, на шее – светлый башлык1, откинутый назад, на куртке видна цепочка часов, а младшие братья в пиджаках и косоворотках. У Николая весьма кокетливый кудрявый чубчик – наверняка завивал! Сапоги у всех блестят, как лаковые – старались, начищали.
Егор служил проводником на железной
Башлык – суконный тёплый головной убор с длинными концами, надеваемый поверх шапки