Гамбургский симпатяга. Живые стеклышки калейдоскопа. Александр Куприянов
мой новый опус? Опус не в значении «поделка», а нечто, не имеющее плана, сюжета и даже жанра. Сноп воспоминаний, искры костра, догорающего недалеко от мыса Погиби на острове Сахалине. Погиби – с ударением на первом слоге. Отдать швартовы! Оркестр – «Прощание славянки»! На мысе Погиби крест поклонный не сбит. Шапки долой! Команде молиться. Идем полной водой.
И что-то еще, смелое и дерзкое, от чего до сих пор по ночам щемит сердце. И до самого утра тугие паруса наполняются ветром и шумят над моей головой. Никогда не говорите «швартовые». Только «швартовы». Если хотите стать мичманом. И кружить женщину в танце.
Необходимо предупредить еще вот о чем. Не все, что вы сейчас будете читать, – правда. В том смысле, как мы ее привыкли понимать. Даже фотографии, документы и свидетельства очевидцев, приведенные в опусе, не могут лишить автора права художественного осмысления всего, что случилось и еще случится с ним и с его лирическим героем в предлагаемой книге. Перед вами не воспоминания, не мемуары и не документальные очерки. Есть другая правда – правда художественного вымысла. Ее определил Пушкин: «Над вымыслом слезами обольюсь…» Элегия Александра Сергеевича заканчивается так: «И может быть – на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной». Предлагаемый текст, написанный в стиле мовизма (с французского «плохое письмо»), и есть та самая улыбка автора. Ее иногда называют прозой печали и обреченности. Только не надо заламывать руки у груди. Автор собирается еще пожить. А снег и дождь, как и закат, неотвратимы. Они, слава богу, не зависят от воли критиков. И даже от воли классика. У природы плохой погоды не бывает. В жизни кроме печали много радости. Мороз и солнце, день чудесный!
И еще об одном. Я не знаю, жива ли моя первая любовь. Знаю, что она уехала на острова Зеленого Мыса, Республика Кабо-Верде. Меня мучает утраченное чувство первой любви. Недосказанность такая, что долгими ночами я не знаю, жив ли я сам… Гнетет неясность того, что не случилось с нами. Нынешняя повесть, хотя это и не совсем повесть, последняя попытка полюбить. Освободить душу от тяжести неслучившегося. Остаться молодым. Хотя бы в ваших глазах, моя единственная. И уже далекая. Вместе с тем не собираюсь писать автопортрет. Задача автора неизмеримо шире. Ему надо разглядеть картину мира.
Глава 1
Шурка и Алекс
Мичманом я не стал. Хотя чечетку бить научился. И женщин в вальсе кружить доводилось.
Юля спросила:
– А ты стал писателем?
С Юлей мы дружны. Даже размолвки между нами не припомню. С моим-то скептичным, мягко говоря, отношением к «поколению гаджетов». Как их порою называют угрюмые старики, не умеющие отправить эсэмэску и не знающие, как войти в программу «Московское долголетие». Не говоря уже о вызове Яндекс-такси или заказе по Интернету обезболивающих таблеток. Юля – пространственный дизайнер и моя старшая внучка. Так я называю, пространственный. Они, художники и дизайнеры известной фирмы, приезжают в старинный городок и начинают работать. Рисуют арки, фонари, деревья и фонтаны. Получается вроде бы все тот же город, а приглядишься – нет! Уже другой. Рисуют, конечно, не карандашами на бумаге и не кистями на холсте, а курсорами на планшетах. У них есть специальные программы. Помимо фотошопа. Я сам видел. И даже пробовал что-то изобразить. У меня получилось, как у ребенка: солнечный круг, небо вокруг. Помните, в песне у Кукина, одного из первых бардов Советского Союза: «Пятьдесят – это так же, как двадцать. Ну а семьдесят – так же, как десять…»
Юле 5 лет
Юле 6 лет
Известный дизайнер Никита Голованов, мы вместе работали в «Собеседнике» и тогда крепко дружили, сказал иронично: «Пройдя скозь фильтры фотошопа, лицом прекрасным стала…» Опа! Стыдно признаться… Так он сказал про меня. Потом, желая загладить сомнительную шутку, подарил мне на день рождения арт-композицию. Золотая маска человека поднимает себя по устремленным в небо этажам. Как по ступеням. На спине у маски желтые крылышки. Никита сам придумал и сам отлил. Не знаю, из какого металла. Почти скульптура. Мысль проста, и она ясна даже тик-токеру с незатейливым ником Миможка. Человек себя строит, а не фотошоп. Скульптура мне понравилась. Она до сих пор стоит в моем рабочем кабинете.
Никита жил с родителями на Кутузовском проспекте в Москве. И учился в одном класс с Викой, внучкой Брежнева. Отец Голованова, танцовщик Лев Голованов, лауреат Сталинской и Государственной премий, работал в ансамбле Моисеева. Никита женился на Ксении Пономаревой, тогда генеральном директоре ОРТ, подруге и компаньонке Березовского… Где мой лирический герой Шурка с Нижнего Амура, из деревни Иннокентьевка, и где Кутузовский проспект, олигарх Березовский и Вика, внучка Брежнева! Дорогой Леонид Ильич приезжал в день Седьмого ноября к Вике и Никите в школу. Красный, как помнится, день календаря… На Седьмое ноября нам в школе-интернате давали по три конфеты «Ласточка» и по две земляные груши. Водянистые, по вкусу напоминающие сырую картошку. Груши привозили на барже по великой желтой реке из близкого Китая. Зимой, на Новый год, давали по три мандарина. По ночам я слышал, как