Вальпургиева ночь. Лекса Эйвери

      За день до этого

      Берлин, 30 марта 1980 года

      Перспектива выпить, в связи с его предстоящим вечерним приходом показалась мне блестящей идеей, и я начала с самого утра.

      Бутыль с мартини оказалась на удивление лёгкой. Всё стало понятно, когда я смогла налить лишь пол бокала. Но не стоило отчаиваться! В моём скромном запасе алкоголя должна была остаться нетронутая бутылка с домашним вином, привезённая от бабушки из Корсики.

      Несмотря на то, что регион Корсика уже давно принадлежал Франции, бабушка Изабель считала себя итальянкой. В чём-то она была права, ведь её корни были итальянскими, а благодаря ей, и мои тоже. От неё моему отцу – Маттео – достались тёмно-каштановые кудри и загорелая кожа. Я, как ни странно, не получила от их генов ничего. Мама, коренная немка с не совсем немецким именем Диана, говорила, что я – вылитая бабушка Рамона в молодости. Мои чёрные локоны обрамляли светлое, я бы даже сказала, бледное лицо, а чёрные глаза под вздёрнутыми уголками бровей иногда пугали людей.

      Всё раннее детство я провела у бабушки Рамоны, пока родители доучивались, а потом занимались своей юридической компанией. Я родилась, когда им было по семнадцать лет. Бабушка была очень недовольна, но сразу же забрала меня к себе на воспитание, пока они устроятся в жизни. Если честно, я плохо помню то время, потому что едва мне исполнилось шесть, как бабушка умерла. Но вот последний миг жизни, отразившийся на её лице, я помню отчётливо.

      Тогда я всё ещё жила у неё. Был тёплый майский день. Как только мы пообедали, бабушка отправила меня прогуляться, чтобы я не мешалась, пока она будет приводить дом в порядок. В тот день что-то побудило меня отправиться не в сторону города, а в сторону леса. Весь мой путь над верхушками деревьев проносились чёрные птицы, словно следили за мной. Бабушка всегда говорила, что если вороны летают рядом, но молчат, значит, всё будет хорошо. Поэтому мне было спокойно.

      Дойдя до поляны с первоцветами, которую мне показывала бабушка, я остановилась, чтобы собрать их. Кажется, она их сушила, точно не помню, но тогда мне показалось, что они ей пригодятся. Сорвав несколько стебельков, я отправилась дальше, пока не приметила одинокую берёзу в сосновой роще. Решила забраться. Только у неё одной ветки были достаточно низко. Когда я залезла повыше, смогла разглядеть вдалеке наш дом. Помню, как над ним сгустились тучи, когда надо мной всё ещё светило солнце. Я сразу решила слезть с дерева, и направиться домой. Если начнётся гроза, то молния вполне может ударить в дерево.

      Пока я жила у бабушки, во время гроз она любила выводить меня на улицу. Мы подолгу сидели на крыльце, наблюдая за небом. Громовые раскаты дарили какое-то умиротворение, и с тех пор я полюбила пасмурные дни.

      Когда я собралась домой в тот злополучный день, то думала, что, по моим ощущениям, бабушке должно было хватить пройденного времени для уборки. Едва я спустилась с дерева, как услышала карканье ворон. Они начали кружить вокруг меня. Это был последний раз в моей жизни, когда я чего-то испугалась. Я побежала в сторону дома, спотыкаясь, цепляясь за ветки кустарников. Про оставленный у дерева букет вовсе забыла. Ощущение надвигающейся беды придавало мне скорости. Когда я подбегала к дому, над ним так же, как и надо мной, кружила стая ворон. Только их было куда больше. Дверь была открыта нараспашку. У неё я задержалась. Страх сковал тело. И поблизости не было никого из людей, ведь дом бабушки стоял на самом краю города.

      Решившись, я вошла внутрь. Ветер словно подтолкнул меня. Вороны влетели следом за мной. На тело я наткнулась сразу же. Бабушка Рамона лежала недалеко от порога. Я склонилась над ней, и зажала рот рукой. Затошнило. На её груди расползалось кровавое пятно.

      Моя рука машинально потянулась зажать рану, но кровь продолжала идти. Слёзы непроизвольно катились из моих глаз. Последнее, что я помню, как потянулась к кулону на её шее. Бабушка обещала, что когда-нибудь он достанется мне. Надев его, я ощутила пустоту. И спокойствие. С тех пор я перестала бояться, ведь самое страшное для меня уже случилось.

      Позже отец пытался убедить меня, что кровавая рана мне привиделась, а бабушка умерла от болезни и старости. Но какая старость в сорок пять-то лет! Может, отец надеялся, что так я обо всём забуду, и это меньше травмирует мою детскую психику. Ведь каждый скажет, что такая смерть ужасна. Но я бы лучше умерла так, по-быстрому, чем от болезни, мучаясь от болей несколько месяцев или лет. Я просто терпеть не могла боль! У меня слишком низкий болевой порог, и даже брови выщипывать мне очень неприятно.

      Никто так и не смог найти убийцу бабушки Рамоны, хотя возле дома была ещё чья-то кровь, и причину,