Русская мера: vers libre. Евгений Лукин
между жизнью и смертью, между началом и концом. Долгий поиск различий неизбежно заканчивается обнаружением схожестей, а в каменном кругу античных мудрецов, представляющих самые разные течения мысли, эта давняя философия Януса особенно впечатляет.
Выразительнее других фигура Сенеки: искривленный от боли рот, задыхающаяся впалая грудь с резко очерченными ребрами. Да и как еще изобразить нравственные мучения человека, кончающего счеты с жизнью по приказу своего любимого ученика – чудовищного тирана Нерона? Этот страдающий мудрец – не рядовой обыватель, который сполна расплачивается за свои земные услады, но истинный мученик, распинающий себя на духовном кресте покаяния.
Не случайно легенда сочетает имя Сенеки с именем апостола Павла – оба мыслителя олицетворяют идею страдания с той лишь разницей, что один печалуется за одного, а другой – за каждого. В конце концов, подобным жертвенным образом поступает и Иисус Христос, не имеющий ни малейшего помысла избежать какой-либо ответственности за этот грешный мир и грешного человека, обретающегося в нем.
Не случайно и Россия как страна двуглавого орла обретает свою мученическую судьбу на перекрестии Востока и Запада, на перекладине света и тьмы. Она, как и мир, собрана из нераздельной неслиянности, где некоторая мера является необходимым условием зыбкого существования. Потому-то на Руси никогда не было и не будет классической философии, что русская любовь к мудрости оказывается всегда за пределами определяемых границ.
Отсюда и русское чувство меры как бесконечности, готовой сопрягать несопрягаемое. Такова вообще русская традиция, которая зиждется на философии Януса как духовной многосторонности бытия. Чем постижимее мир, тем непостижимее Бог. Чем невероятнее случайность, тем определеннее закон. Чем окольнее дорога, тем ближе цель. Иными словами, чудеса составляют не только суть православия, но и суть русского духа.
В русле такой традиции нет ничего несоединимого: здесь проза и стихи сходятся, как лед и пламень, камень и вода. Разве водоразделы мысли Флоренского или петербургские ночи Карсавина не насыщены тем же согласием, что и лунный свет Бертрана или веселая наука Ницше? Разве опавшие листья Розанова бледнее городских озарений Рембо или духовных роз и фиалок Мосха? Везде присутствует только один лад, одна мера – мера вечно звучащего мира.
Евгений Лукин
Верлибры
Луна Геннадия Айги
Чуваши имеют славную историю. Они – потомки древних гуннов, покоривших Европу от Волги до Рейна. Недаром гуннского вождя Атиллу современники нарекли правителем, достойным удивления по своей баснословной славе.
Когда в чувашской деревне родился мальчик, его хотели назвать Хунади, что значит – «сын гунна». Однако при святом крещении ему дали созвучное имя Геннадий. Со временем юноша взял родовую фамилию деда, который величал себя Айги, сиречь тот самый, кто посадил райский сад на каменистом холме.
Став поэтом, Геннадий Айги завоевал весь мир, только не мечом, как Атилла, а чудесным словом. И, подобно деду, возвел на земле волшебный сад поэзии, исполненный прекрасных народных песен и сказаний. А напоследок, уходя в иной мир, сказал: «Мне ничего не страшно – я с Богом!»
Луна Геннадия Айги —
Сына грозного гунна —
Сияла щитом победным,
Медным горела огнем.
Ее ореол, обрамленный
Синих бус сединою,
Затмевал своим блеском
Белых коней грозы.
Луна так ярко светила,
Что в темном-темном поле
Пламенели ледяные свечи,
Снежные звенели бубенцы.
Они навевали сновиденье,
А дурак в колпаке потешался:
«Куда, куда же вы мчитесь?
Ведь сон – тут, а виденье – там!»
И луна падала в колодец
Заговоренным алтыном,
Желая на дне укрыться,
Забыться подземным сном.
Приходило к колодцу время,
Беззубо шамкало днями,
Денно-нощно, денно-нощно
Ворошило по дну кочергой.
«Золотая луна гуннов! —
Во мгле колдовали мгновенья. —
Подари хоть немного света,
Лампочку под потолок!»
Но зря ворожило время,
И мгновенья тщились напрасно:
Как лед, раскололось отраженье,
Чистый замутился родник.
«Ха, ха, ха! – хохотал до упада
Дурак в колпаке бубенцовом. —
Посмотрите, что вы натворили:
Теперь сон – там, а виденье – тут!»
И привиделось: в темном небе
Сияет щитом победным,
Медным огнем пылает
Луна Геннадия