Прикованная. Наталия Лирон
тусклый свет ночников я смотрю в крохотное оконце под потолком. Мокрая трава поблёскивает в мерцающем лунном свете. Ночь, проникая сквозь толстое тонированное стекло, заполняет собою углы и пустоты подвала, делая всё одинаковым, сумеречно-призрачным, ложится на плечи, и я сама себе кажусь призраком.
Он всегда говорит, что заботится обо мне. Что всё для меня и ради меня. И что он точно знает, как лучше. Иногда я начинаю ему верить.
В выходные он привезёт Машу. Мы будем сидеть в гостиной? Пить из стеклянных бокалов? Есть ножом и вилкой настоящее мясо? По спине пробегает дрожь от этих мыслей.
Я увижу другого человека, и другой человек увидит меня, увидит, что я не призрак, что я есть. Пусть под другим именем, но есть. Живой человек.
За последние почти три года это будет самое грандиозное событие в моей странной жизни!
– Мамочка, ты готова? – его голос в динамиках.
Давно я так ни о чём не волновалась. Мысли сбиваются в стайку перепуганных стрижей и чёрной тучей носятся в голове.
– Милая, я вижу, что ты нервничаешь, хочешь успокоительное?
– Нет! – Я выдыхаю, натягиваю на лицо подобие улыбки. – Всё хорошо, сыночек, не стоит беспокоиться, я в порядке.
– Ты уверена?
Мне кажется, звук его голоса всверливается мне в мозг.
– Конечно! – Сложно быть убедительной, сидя на корточках, с ладонями, распластанными на полу.
День назад мы «репетировали»: он впервые отвёл меня на кухню, показал, где что лежит, и я постаралась запомнить. И снова говорил о множестве «опасных» предметов и о том, что мне нужно быть молодцом.
Я продолжаю сидеть, не шевелясь, на тот случай, если он всё ещё смотрит.
Слышу лёгкий скрежет ворот, шуршание шин, едва уловимый хлопок автомобильной дверцы, второй хлопок. Девичий голосок, смех… Шаги наверху, шаги ближе, поворот ключа, и вот он сбегает с лестницы.
– Родная мамочка! – Порывистые движения навстречу. – Давай, давай.
Отстёгивает меня, обнимает за плечи, и мы подходим к лестнице, ведущей наверх.
– Ты ведь всё помнишь, да? – Он стискивает мне плечо так, что становится больно.
Я терплю.
В его глазах возбуждённый блеск, и где-то на самом дне зрачков – страх.
– Ты ведь всё помнишь? – переспрашивает он и сжимает сильнее.
Больно.
– Я на всякий случай прихватил лекарство, – он достаёт из кармана зачехлённый маленький шприц, – это если тебе вдруг станет нехорошо. Или вдруг станет нехорошо Маше и ей придётся колоть лекарство.
Тошнота подкатывает к горлу, воспоминания о проведённых в полубеспамятстве днях накатывают гнилой волной.
– Да-да, Володенька, я помню, я всё помню, всё знаю, – нельзя просить его, чтобы отпустил, – и обещаю, что ты будешь доволен.
– Вот и славно! Маша уже ждёт нас в гостиной.
Если я сделаю что-то не так, он может уколоть этот шприц ей, а не мне. Я ненавижу эту девочку.
Гостиная шире, чем мне казалось из коридора, в дальнем углу есть письменный