Мой позывной «Вестница». Часть 4. На мызе у Ломоносова. Геннадий Вениаминович Кумохин
. А также связанной с этим процессом волной всепоглощающих либеральных взглядов, а затем, по мере усталости и разочарования, с их постепенным откатом.
Как известно, первым и самым решительным противником «норманизма» был наш отечественный ученый поистине «ренессансного» масштаба Михаил Васильевич Ломоносов.
Именно это, и еще многие не решенные тайны его личности и послужили поводом очередного моего путешествия во времени – в гости к Ломоносову.
Разумеется, предварительно я старательно подготовилась, изучив обстановку в России и в мире во второй половине 18 века, особенности русского языка в этом веке и прочее, и прочее.
Кстати, язык, которым говорил Ломоносов и его близкие, оказался не таким архаичным и тяжелым, как я предполагала вначале, изучая его письменные образцы. Однако мне все-таки пришлось немного реконструировать некоторые монологи самого Ломоносова, чтобы они звучали немного живее и привычнее для нашего уха.
И вот я сижу напротив хозяина в его уютном рабочем кабинете на его мызе в Усть – Рудице.
В русском языке слово «мыза» основательно закрепилось в значении «отдельная усадьба» с синонимами «хутор, отшиб и выселки».
Вот такими выселками и была Усть – Рудица, где великий исследователь оборудовал свою фабрику.
Ломоносов казался очень высоким даже по сравнению со мной, хотя я раньше была ростом около 180 сантиметров. Он выглядел особенно кряжистым в свободной домашней одежде и чем-то напоминал моего отца, каким тот был в последние годы.
Я застала ученого в его рабочем кабинете, где он что-то рисовал графитовым стержнем. Увидев меня, Ломоносов в сердцах отшвырнул кусок графита, свернул лист бумаги и поднялся из-за стола весьма недовольный.
Краем глаза я успела увидеть рисунок. Возможно, это были какие-то детали эскиза последней его мозаики «Взятие Азова», которую он так и не успел закончить. Очевидно, он совсем не ожидал гостей в такой ранний час.
Я заявила, что крайне заинтересована его мозаичными работами и приехала, чтобы познакомиться с ними. Ломоносов явно подобрел, услышав столь лестную характеристику его работы и начал разговаривать более приветливо.
Нужно сказать, что я не торопилась представиться. Одета я была по тогдашней моде, но не слишком роскошно, так что он мог принять меня за кого угодно.
Услышав голоса, в кабинет вошла его жена Елизавета Андреевна – невысокая женщина с добрым, но несколько болезненным лицом. Я вежливо ее приветствовала на немецком и стала расспрашивать о ее здоровье и здоровье Михаила Васильевича.
Елизавета не стала кокетничать, рассказывая о себе, а сразу принялась жаловаться, что обеспокоена здоровьем мужа ноги которого стали сильно опухать и ходить он начал с большим трудом.
– Ну, что ты говоришь, Лизанька, – решительно остановил ее муж, – все это пустяки. Вот сделаю последнюю большую работу и займусь своим здоровьем. Поедем с тобой на воды в Баден-Баден. А ты принеси-ка, лучше, нам пирожка с морошкой. Давеча приходили ко мне земляки, принесли гостинцев северных.
И, сказал, повернувшись ко мне, когда жена вышла из кабинета:
– Вы, сударыня, поди, морошки-то и в жизнь не пробовали.
– А, Вы знаете, Михаил Васильевич, что я сама родом из ваших мест и пироги с морошкой я очень люблю. А отец мой юношей тоже по Белому морю ходил. Да я Вам вот что скажу…
И я рассказала ему то, что читателю уже известно из моего рассказа «Адмирал».
Нужно сказать, что моего радушного хозяина нисколько не смутило мое сообщение о том, что я гостья из далекого будущего.
И не вызвало ни тени сомнения.
Царская версия
Его, кажется, больше впечатлил тот факт, что мой отец, Адмирал, оказался его земляком-помором, да и я, северянка по рождению, хотя с детства жила в Подмосковье. Когда же я откровенно рассказала, что никогда не была признана официальной дочерью Адмирала, и любила, и преклонялась перед ним всю жизнь – тут он как-то странно хмыкнул и перевел разговор на другую тему.
Умеренно порадовал мой подарок – подарочная книга, выпущенная к 300-летию со дня рождения.
Его, Ломоносова, рождения.
Правда, дата вызвала определенные возражения. И тут я стала свидетелем раскрытия одной из его тайн.
– А Вы знаете, уважаемая Екатерина Ивановна, что 11 год вовсе не является годом моего рождения? – спросил Михаил Васильевич.
– Нет, а какой же? – спросила я несколько сбитая с толку?
– А вот какой!
Он достал старинный футляр, который всегда был при нем и достал выписку из метрической книги, из которой следовало, что что младенец мужского пола Михаил появился на свет 20 ноября … 1703 года. То есть он был на целых восемь лет старше, чем считалось прежде.
И, следовательно, «царская версия», то есть предположение, что действительным отцом Ломоносова мог быть Петр I вновь заиграла в полную силу. Тогда объяснялись многие вещи, которые были практически невозможны для детей крестьянского