Дом в Мансуровском. Мария Метлицкая
чтобы не чокнуться от тоски. Чтобы не признаться себе, какая ты дура. Романтики захотелось, да, Мань? Ну что, наелась? Не тошнит? Продолжаешь строить из себя декабристку?
– Ты ничего не понимаешь, – не глядя на сестру, упрямо сказала Маруся. – Да, в бытовом плане здесь нелегко. Но здесь отношения между людьми другие. Если что, все побегут, чтобы помочь.
– Себе хотя бы не ври, – раздраженно бросила Юля. – Везде, в любом месте, есть зависть, жадность, страхи и прочие пороки. «Здесь все по-другому», – передразнила она сестру. – Ну да, здесь нет тайных романов, все святые. Здесь не завидуют, что ты! Не подсиживают друг друга – ну, разумеется! Не обсуждают – о чем ты? Сплетни изжиты. Маш, может, хватит? Или ты продолжаешь убеждать себя? И да, как ты общаешься с этими, как их? Лидами, Дусями, Клавами? Ты, профессорская дочка, студентка иняза с Остоженки?
– Перестань! – окончательно обиделась Маруся. – Какая же ты снобка! Что, Лиды и Клавы для тебя не люди? Откуда такое презрение, Юль? Вот честно, не понимаю – откуда? Нас воспитывали по-другому, и в нашем доме не было таких разговоров! – Маруся даже заплакала от обиды.
Так с Юлькой всегда. Ждешь ее, ждешь, скучаешь по ней. А в итоге…
– Жизнь научила, – жестко ответила Юля. – Жизнь – лучший учитель. Все здесь есть, Марусенька, все людские пороки. Только помельче все это, масштаб, как говорится, не тот. Ладно, – примирительно заключила Юля, – про Лидок твоих я была неправа. Но, Маруся, все эти чудесные женщины и ты – это разные планеты, вот и все, что я хотела сказать. Для них это привычная жизнь, а для тебя – тюрьма. Эта жизнь не для тебя. Ты окончила французскую спецшколу, училась в инязе, выросла на концертах классической музыки, обожала театры. Где ты и где они, эти славные женщины? Неужели ты не скучаешь по нашей Остоженке, по Арбату, Замоскворечью? По «Пушкинскому», «Третьяковке», «Современнику» и «Ленкому»? Неужели твой подвиг стоит всего того, чего ты лишена? А наша квартира? Твоя комната с окном на наш клен? Книжный шкаф с любимыми книгами? Только не говори, что здесь есть библиотека. Как ты без книг? Без своих книг, Марусь? А твой торшер с полочкой, а пушистый коврик у кровати? Наша кухня с буфетом, семейные обеды, папа, с его шутками, с рассказами про Древний Рим? А Асины беляши? А твои подружки, Мань? Ирка Хрусталева, Майка Оганесян? Ты по ним не скучаешь? А вот они по тебе ужасно. Как встречу Ирку, носом хлюпает: где там наша Маруся? А Нескучный, Марусь? Ты по нему не скучаешь?
Маруся молчала.
– «Северное сияние», «кисель из морошки»! – продолжала Юля. – Ей-богу, смешно!
– Пойдем домой, – наконец сказала Маруся. – Я замерзла. Хочется чаю и спать.
Возвращались молча. Стараясь не смотреть друг на друга, сбросили валенки и зипуны, стянули платки.
Юля отказалась от чая, а Маруся выпила, чтобы согреться.
Наконец улеглись – Юлька у стенки, Маруся с краю.
– Спокойной ночи, – примирительно сказала Маруся.
– Ага, – зевнув, ответила сестра, отвернулась и через пару минут уже спала.
А