Приключения ветеринарного врача. Екатерина Чеузова
Дашка, кот полностью здоров. Рваные раны на шее зажили. В области перелома локтевой и лучевой костей образовалась костная мозоль, и теперь этот пациент готов на выписку. Завтра…
– Кккуда, – молча «произнес» обалдевший кот, – ккккуда, подруга, я двинусь? Сдурела? К этой сыр-мыр ненормальной старухе Фекле? К ней я жить больше не пойду! Мыр, мыр!!! Ну и ладно, выгоняйте Кекса на улицу! Пойду бродяжничать!
В лесу буду жить! Найду себе ворон! Мыр-мыр! А потом погибну в борьбе с каким-нибудь диким хорьком за кусок хлеба! Мыр-мыр! А вы обнаружите меня, когда снег растает, и будете жалеть, что выписали из больнички такого дивного кота, да поздно будет… Мыр-мыр!
«Ничего себе, – пронеслось в моем еще не окрепшем до конца мозге, – при чем здесь вороны? И снег, который выпадет только через несколько месяцев?!» «А он мне нравится, – втерлась в голову уже более уверенная мысль. – А, может, взять его к себе?»
– Правильное решение, – тут же нахально отозвался еще минуту назад готовый к смерти в лесу от когтей дикого хорька кот. Мы молча переглянулись с Прасковьей и, не сговариваясь, обреченно произнесли вслух:
– Берем!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Тот вечер, первый вечер моего трудового «подвига», был действительно потрясающ: осознание того, что я действительно Доктор, и диплом в кармане уже не просто картонная бумажка, грело душу. А еще эта милая кухня… Мы с Прасковьей пили чай с вкусными булками, которые заботливо, по-матерински сунула нам напоследок Агриппина Ивановна. И даже белоснежный Кекс, нагло развалившийся на моей кровати, предварительно опустошив наполовину наш холодильник и набив свой необъятный желудок, уже не казался таким беспардонным нахалом. Через открытое окно пробирался легкий летний ветерок, ласкал наши лица и нежно трепал волосы. Он, казалось, тихо, полушепотом, напевал свою мелодию, которая, взлетая вверх, мягко опускалась на колени и там полусонно дремала… Хорошо!
А мы, уже давно перешедшие стадии «едва знакомы» – «хорошо знакомы» – подруги – закадычные подруги, болтали обо всем. Не таясь, я рассказала Прасковье о своей жизни. О себе, о моих друзьях, об институте. Обо всем, кроме того, что очутилась… немного не там, куда меня распределили на работу. Все же не до конца утратив зрелые части рассудка, я понимала, что об этом пока нельзя говорить никому, даже коту Кексу. Со своим «сумасшествием» я должна сначала разобраться самостоятельно, не впутывая в это дело моих милых людей и животных. Моя новая подружка довольно охотно поделилась историей своей непростой жизни. Знать бы мне тогда, как она связана с моей, переплетена изначально…
Прасковья рассказала о своей жизни откровенно все или почти все. Когда временами подруга перескакивала через это «почти», на ее лице невольно проявлялась тень прошлой боли, драмы, которая тревожила и дергала за невидимые нити до сих пор.
– Прасковья, – я неосознанно поняла, что должна сейчас задать именно этот вопрос, а моя собеседница подсознательно ждет его от меня, чтобы