Дети распада. Александр Степаненко
части, было наплевать, поскольку к этим двоим мы относились, в общем, нормально: не сказать, чтобы они нам сильно нравились, но не сказать и обратное.
Но, в основном, я думал о том, куда подевалась Ирка. Какие у нее особо могут быть дела, тем более, летом? Уехала куда-то с родителями? В понедельник? С подругами была где-то? Возможно, но… Меня настораживало не то, что ее не было дома, а то, что она ничего не сказала мне о том, что ее не будет. Не сказала заранее; не позвонила вечером вчера, не позвонила утром сегодня…
Кто-то больно ткнул меня в спину. Я обернулся и вздрогнул от неожиданности. За партой позади меня сидела Клейменова. Как я мог ее не заметить, когда садился к Лопуху? Заметил бы, точно сюда бы не сел. Или это она кого-нибудь отсюда вытолкала и пересела?
– Ты чего? – прошипел ей я.
– Чего хмурый такой? – громко зашептала она. – О фее своей все думаешь?
– А тебе что? – огрызнулся я. – Отстань, дай послушать.
– Да уж я вижу, как ты слушаешь! – и не думала отставать Клейменова.
В ее голосе слышались странные отзвуки обиды. Я ничего не ответил и отвернулся. Но Клейменова не была бы собой, если бы отвяла так просто. Она ткнула меня в спину еще больнее: я обернулся снова и только сейчас заметил у нее в руке шариковую ручку.
– Ну чего тебе? – прошипел я. – Отстань, а то Багрова тебе сейчас объяснит, как себя вести.
На лице Клейменовой образовалась вызывающая улыбка.
– Да я ей сама объясню, манде этой, – сказала она, вроде бы все еще шепотом, но уже так громко, что, пожалуй, Багрова вполне могла ее услышать.
Чтобы тихо – это вообще было не про Клейменову.
– Ну и объясняй ей, ко мне-то чего привязалась? – попытался я снова отбить у нее желание разговаривать со мной.
Но не тут-то было.
– Тарасову твою вчера видели у метро с каким-то козлом! – торжествующе и опять на весь класс сообщила мне она.
– Чего?! С каким козлом? – вырвалось у меня, хотя, конечно, даже если это и было бы правдой, обсуждать Ирку с Клейменовой у меня желания не было.
– Не знаю – с каким, – сказала она. – Видать, не отсюда. Говорят, большой уже дядька какой-то, упакованный. Не то, что вы, сосунки.
– Да иди ты! – совсем разозлился я. – Не лезь не в свое дело!
Я отвернулся, но сразу повернулся, чтобы она не успела меня ткнуть опять.
– Еще раз сделаешь так – отсяду! – предупредил ее я.
– Ой-ой-ой! – противно прогнусавила она. – Ты шибко-то не выступай, Семенов! А то ведь я и пожаловаться могу!
«Пожаловаться» – подразумевалось, конечно, не педагогам, и даже не Багровой.
– Да иди, иди, жалуйся, – ответил я. – Заходил уже вчера твой воздыхатель, и без жалоб твоих меня поправил. Я ему сказал, что ты мне сама проходу не даешь.
Произошедшая после этих моих слов с Клейменовой перемена была для меня совершенно неожиданной. Она вдруг покраснела, ее обычно надменно-нагловатую физиономию исказила