Искательница приключений. Евгений Дородный
рым приставали по потолок трюма груженные строительным материалом суда, равно как и многопалубные обшитые медью транспорты с пехотинцами и офицерами, обученными вести войну на суше и море. Но заходили в порт и корабли с предметами искусства (книгами, скульптурой, живописью), поскольку, несмотря на то что город был скорее обиталищем нацеленных на завоевание умов, культура в нем ставилась едва ли не превыше всего. Настоящим полководцем считался здесь способный зрить в корень теологических, философских и экзистенциальных вопросов наряду с экономико-милитаристическими человек.
Как и следовало ожидать, гордился город своей библиотекой, чьи высеченные из скалы стены поднимались от центральной площади выше любого когда-либо построенного тут здания, и причиной тому был не только тот факт, что в библиотеке нашла себе место военная академия с бесчисленными залами, классами и покоями учеников и учителей. Жители города оставили в прошлом веру в деньги и производство, одновременно с закладкой фундамента в виде насыпи на морском берегу: они тогда уже знали, что мир принадлежит тому, кто владеет и пользуется знанием. А о меньшем, чем о власти над миром основатели города и не помышляли.
Поэтому самые разные предметы-хранители знания, начиная с высушенных на солнце и обожженных на огне глиняных табличек с начертаниями древних и заканчивая увесистыми книгами в переплете из толстой телячьей кожи, написанными уже пером и чернилами, тесно уставляли взмывающие ввысь полки, и почти всегда приходилось пользоваться длинными лестницами, чтобы достать тот или иной экземпляр. А быть библиотекарем тут означало быть уважаемым человеком, на обучение которого уходил не один десяток лет, ведь ожидалось от него больше, чем только знать, в какой секции укрывался искомый источник знания. Требовалось от библиотекаря точное представление обо всем, что собралось здесь, под четырьмя вытесанными в сером камне округлыми куполами.
Широкая площадь у библиотеки не служила местом собраний и тем более ярмарок. К этому едва ли не единственному мощенному щебнем месту относились с благоговением и не поднимали шума на его камнях ни при каких обстоятельствах. Идущему в библиотеку человеку площадь служила тихой заводью, оплотом спокойствия, в котором он оставлял судорожную лихорадку мыслей, с пренебрежением выбрасывал ее из головы. Ни разу за всю историю города не звучала тут речь оратора, и не проводилось никогда народное голосование с целью избрать правителя на суровые времена: площадь была ограждена от страстей, а вместе с ними – от амбиций излишне честолюбивых граждан и полководцев града.
Что касается самих жителей города, то одевались они в плотные одежды, которые силился продуть вездесущий ветер, плотные и крепкие по традиции: их предшественниками были одеяния воинские, а воинским одеяниями следовало служить долго, да еще и защищать своих хозяев от случайного удара. И все же штаны, рубахи, всевозможные виды женских нарядов нельзя было назвать грубыми. Пусть до пестрой цветастости в раскрасках и вычурности в покроях они не доходили, но ткались они и шились из разнообразных полотен, по природе и рукотворным образом окрашенных в мягкие цвета.
Язык горожан отличался грубоватостью и присущей ей особой красотой. Запас слов был большим и позволял многими путями описывать одну и ту же особенность одной и той же вещи, что давало возможность мастерам красноречия и словесности преподносить поистине сочные плоды устной и письменной речи в своих произведениях и выступлениях. Большая же часть граждан, даже из самых низов, читала и писала: их с детства обучили грамоте. Считалось приличествующим в городе знать больше трех языков, то есть хотя бы два иноземных в дополнение к родному, однако слова и выражения других народов, с которыми горожане имели дело, к их языку не приживались. Потомки воинов и строителей, объединенные идеей создания сильного государства, они ревностно следили за чистотой своего исконного наречия.
После захода солнца упорядоченное движение на улицах града продолжалось еще много часов, только ранним утром становилось безлюдно и тихо (шум, крики и гвалт пресекались здесь даже в дневное время, к слову, как проявления низшей природы человека); только стража несла неусыпный дозор по порядку. Городские стражи (часто – совсем молодые люди, только обучающиеся дисциплине, субординации, владению оружием и основам тактики) дневали и ночевали на улицах, подчинялись капитанам районов и служили примером для подражания мальчишкам, в свою очередь взращиваемым на культе воинов и полководцев. Реже – изобретателей-первооткрывателей.
Днем же у каждого было свое дело: с безработицей здесь покончили, считая, что она не только плодила нищету, но и приучала людей не находить себе применения в жизни, а человек без применения – пустышка, вредящая окружающим и себе. Другими словами, великое множество оружейных мастерских, печатных цехов и лабораторий изобретателей работали в городе с самого рассвета (а зачастую еще до зари в них оживали и трудились подмастерья), не говоря уже о простых ремесленниках и деятелях искусства.
Но, чтобы картина не выглядела утопической, нужно сказать, что, как и в любом другом человеческом обществе, случалось тут быть несправедливости. Несправедливости между гражданами и ремесленниками, между пехотинцами и полководцами,