Бумажный грааль. Все колокола земли. Джеймс Блэйлок
появится послание, из которого Говард узнает свою судьбу; но, когда он выходит наружу, перед ним уже не мельница, а каменный дом у обрыва, где внизу океан бьется о скалы, а наверху небо наливается мраком от предстоящего дождя.
В этот раз он проснулся под звук волн, разбивающихся о берег у мыса Пойнт-Рейес. Рассвет только занимался. Ночевал Говард в своем доме на колесах, припаркованном на пляже Стинсон, всего в нескольких милях от лагеря для автотуристов близ горы Тамалпаис, откуда он выехал вчерашним утром. Сон уже понемногу забывался. Как обычно, Говард не мог вспомнить, почему это сновидение, от которого теперь оставались лишь призрачные намеки на тревогу и ужас, казалось ему невероятно важным. И еще его переполняла странная уверенность в том, что те самые облака вовсе не были настоящими облаками, – это чья-то невидимая рука нарисовала их в небе поверх сновидения Говарда.
Из Пойнт-Рейес он выехал на север, позавтракал в Инвернессе, а остаток полузамороженных анчоусов использовал для рыбалки в большой приливной заводи к северу от города. Над головой кружили чайки, а Говард размышлял о своей работе в маленьком пыльном музее на юге Калифорнии. Помощник куратора, на север он приехал специально, за одним-единственным предметом искусства – японской ксилографией девятнадцатого века, предположительно руки Хокусая.
Рисунок, насколько он помнил, порядком выцвел, а на месте сгибов остались заметные следы – какой-то идиот, видимо, пытался сделать из него оригами. Почти пятнадцать лет назад Говард провел дождливые выходные в доме у обрыва, построенном стариком по имени Майкл Грэм, владельцем ксилографии. Грэм прятал рисунок в замысловатой коробке за камнями очага, хотя в той же комнате на видном месте висели куда более ценные работы.
Кузина Говарда Сильвия тоже была там. Это она догадалась, что из картины на рисовой бумаге много раз пытались сложить разные фигуры. Интересно, спрашивала она, получится ли проследить по сгибам, словно по карте, какую именно форму принимала бумага? После снов о мельничном колесе и очаге Говарду частенько, особенно в последнее время, приходила в голову мысль, что сравнение с картой подходит как нельзя лучше.
Под зеркалом заднего вида висело оригами в форме лилии, выгоревшей до цвета слоновой кости. Пыльный цветок давно обтрепался, однако протирать или пересобирать его Говард не спешил – вдруг развалится. Молодой романтик, он подарил лилию Сильвии в ту ночь, когда они решили не заниматься любовью; а наутро получил от нее оригами-цветок, сложенный из бумаги, сырьем для которой послужили лен и листья.
Тогда им было всего по двадцать лет. Говард с Сильвией, двоюродные брат и сестра, практически выросли вместе, а это означало, что романтические отношения между ними затруднительны или вовсе под запретом. На третьем курсе университета Сильвия сказала, что переезжает к родителям на север, в Форт-Брэгг, и Говард, вопреки собственным желаниям, отпустил ее без лишних препирательств.
Месяц назад он нашел бумажную лилию в коробке с кучей старых памятных вещиц из универа и повесил цветок в кабине автодома. Оригами стало своего рода катализатором, все больше напоминающим о Сильвии и разжигающим в нем стремление наконец-то ее навестить. Как только доберется до Форт-Брэгга, сегодня или завтра, надо будет снять цветок, иначе Сильвия заметит и неверно истолкует его намерения. Или вдруг поймет их как надо. Как знать, что они оба почувствуют спустя все эти годы?
Обо всем этом он размышлял, сидя с удочкой у водоема под Инвернессом. То ли рыба здесь не водилась, то ли рыбак из него был никудышный. На груде валунов уселся пеликан и стал наблюдать за Говардом. Говард поздоровался, а птица, щелкая клювом, склонила голову набок и уставилась на остатки анчоусов. Одну за другой он скормил рыбешек пеликану и наконец предъявил ему пустую упаковку. Птица все равно не спешила улетать и по-прежнему глядела на него, пока Говард не смотал леску и не пошел по каменистой тропе обратно к трассе, где на обочине стоял его фургон. Пеликан взлетел, направился на север вдоль берега, вскоре исчез за поросшими травой обрывами и снова появился над океаном, скользя прямо над волнами, а Говард гнал свой автодом, то ускоряясь, то резко притормаживая, чтобы не упускать птицу из вида. Одновременно с этим он пытался вспомнить, считаются ли морские птицы хорошей или плохой приметой.
В Форт-Брэгге его ждали только к завтрашнему дню, однако Говард был способен и сегодня осилить еще несколько часов пути, заехать по дороге к Грэму, чтобы сразу решить все рабочие дела, а затем поспешить к дяде Рою, где его ждало продолжение отпуска. В голове рассеянно крутились мысли о Сильвии. Она по-прежнему живет с родителями? Встречается ли с тем парнем, за которого чуть не вышла замуж? У него еще было какое-то звериное прозвище: то ли Скунс, то ли Куница… Хорек! О предстоящей свадьбе Говард узнал от матери и пытался убедить себя в том, что счастлив за Сильвию и ничуть на нее не в обиде. Какие обиды после стольких-то лет?! Правда, когда стало известно, что свадьба не состоялась, Говард обрадовался.
Шоссе номер один представляло собой узкую скалистую дорогу между городами Пойнт-Арена и Элк, на которой трудно разъехаться двум автомобилям. На поворотах Говард сбрасывал скорость и с надеждой высматривал пеликана,