Моя судьба. Амелия Га́бро
не желала отстраняться. Находиться к нему так близко было самым интимным моментом моей подростковой жизни.
Поздний вечер, горящий костёр, снежный лес. Моё тринадцатилетнее сердце пылало от романтики, мечтая продлить волшебный момент, как можно дольше.
Утром, придя на наше место, я увидела стрелу, торчащую из ствола дерева с привязанной к ней запиской. В тот момент я почувствовала страх. Но прочитав заветные слова, написанные аккуратным почерком, радостно запрыгала.
«Занятие отменяется. Жду тебя вечером. Не замёрзни».
– Зелёные глаза, которые ты так любишь.
Весь день я ходила по особняку с глупой улыбкой, прижимая записку к сердцу, перечитывая её десятки раз. Даже мой двоюродный брат Ричард заметил моё состояние, бросив пару шуток. Хотя обычно я была для него незаметной тенью. Тётя Вероника покинула особняк, уехав на встречу с вождями кланов, что позволило мне вместо занятий романтизировать предстоящий вечер.
Вероника Гроссо была мудрым правителем. Квил – так на языке вольного народа называли короля или королеву. Вероника была правящим квилом Горных Вершин. Единственной женщиной во главе государства среди всех существующих на Континенте. Не находясь в браке, она воспитывала троих детей. Сохраняла мир в Горных Вершинах, усмиряя частые конфликты между пылкими вождями кланов, при этом не забывая тренировать меня. Вероника была моим личным примером для подражания. Она стала матерью, которой у меня никогда не было.
– Ты поменял наконечники на стрелах?
Оставленная записка была не единственной причиной моей радости. Наконечник стрелы вместо чёрного неожиданно оказался тёмно-зелёным.
– Ты не против, что я позаимствовал твою идею?
– Нет, – я улыбнулась. – Совсем не против.
– Почему этот цвет так важен для тебя? Помимо очевидного.
– У меня тоже зелёные глаза! Ты не такой особенный.
Я нагло врала. Он был особенным.
– Говорят, зелёный самый редкий цвет глаз. – он легонько толкнул меня в плечо. – Мы особенные, волчонок.
Я посмотрела на него. Моё сердце забилось быстрее от увиденного. Капюшон зеленоглазого приоткрылся с боку и обнажил нижнюю часть лица. Мы сидели так близко, что я разглядела веснушки на его подбородке, запомнила жилки на розовых губах, стала свидетелем искренней улыбки. Отвернувшись, я невозмутимо посмотрела на огонь. Мне хотелось, чтобы он чувствовал себя комфортно, а не отдалялся, прячась за капюшоном.
– У моей мамы были зелёные глаза.
Я сглотнула. Говорить о ней было эмоциональной пыткой. Но не потому что я скучала. Невозможно скучать по человеку, которого никогда не встречал. Причиной нарастающей в груди боли была вина.
– Она умерла, рожая меня. Подарила жизнь, лишившись собственной. – я выдохнула. – Отец запрещает говорить о ней. Думаю, он до сих пор так сильно её любит, что любое упоминание разрывает ему сердце. Я его не виню. Но именно из-за боли отца мои знания о матери ограничиваются имением и цветом глаз. Тётя Вероника называет меня её