Первая любовь Максимки. Сергей Дегтярев
языка проверяемости и воспроизводимости.
– О, верно! Но вот еще эмоции, боль, мысли – разве это не просто ощущения, доступные лишь тому, кто их пережил?
Кант смягчил выражение своего лица, как будто на мгновение окинул мир своим внутренним взглядом:
– Хм, тут ты прав. Есть такие субъективные феномены, которые действительно доступны только их обладателю. Но всё же, это не совсем опровергает мою позицию. Опыт и сознание человека не могут быть заключены в такую непробиваемую оболочку как "монада", потому что знания – это забавный вальс опыта и разума, придающий смысл нашей реальности.
– Да, Вы меня убедили, Кант! Теперь я уверен, что разобрался с этим вопросом…
Но вот, не успел он закончить фразу, как, резко повернувшись, будто пытаясь куда-то уже бежать, шагнул в сторону. В это мгновение поток его радостных размышлений о Лилии, словно наткнувшись на невидимую преграду, прервался. Пред ним оказался мужчина, мирно устроившийся на лавочке под раскидистым деревом.
Он был облачен в простой костюм. Серые брюки, слегка застиранные, и пиджак, обнимающий его плечи, создающие контраст с белым, едва заметно помятым воротником рубашки. Его лицо, словно вырезанное из мрамора, говорило о бесконечных раздумьях. Низкий лоб, усыпанный морщинами, как карты, показывающие путь сквозь тернии концепций и идей, а глаза – темно-карие, глубокие и пронзительные, словно два колодца, в которых утопает свет, вызывая тревогу и восхищение. В них читалась вся сложность мира, его парадоксы и страсти.
Мужчина пригладил непослушные пряди черных волос. На коленях у него лежала книга, которую он кажется читал, а рядом на скамейке – стакан кофе, пар которого медленно уходит в воздух, словно идеи, покидающие его разум.
Максимка с перепугу вскрикнул:
– Ой, прости! Я, наверное, чуть не убил тебя!
Мужчина, как будто только что пробудившийся от глубокого сна, от неожиданности вздрогнул. Кант тоже в моменте перенервничал, вытер лоб и медленно произнес:
– Вот видишь, Жан-Поль, если все будут создавать свои собственные ценности, то не получится ли так, что кто-то решит, что убивать – это нормально?
Максимка, не понимая, лишь свел брови – ему было любопытно. А в это время Кант повернулся к нему и указал на мужчину:
– Познакомься, Максим, это тот самый Сартр, Жан-Поль!
Жан-Поль слегка приподнял уголки губ, как будто у него в кармане пряталось волшебство, и не желая оставаться должным, ответил:
– Но согласись, Иманнуил, именно в этой субъективной свободе и заключен смысл человеческого существования!
Максимка вытаращил глаза на Сартра, словно тот только что ошарашил его фокусом.
– Ну что ты, Жан-Поль, – с недоверием сказал он, сведя брови, – ты реально серьезно веришь, что есть какие-то штуки, которые видит только один человек? Как мы можем быть уверены, что они вообще существуют, если никто, кроме него, этого не видел?
Сартр ответил, задумчиво потирая подбородок:
– Ах,