.
>Книга первая
Блок, Маяковский, Есенин и Тэффи сейчас, исповедь всех четырех
1
Владимир закурил сразу две, выдохнул двойной дымок из ноздрей и пошел на сцену заведения «Цой», открытого здесь недавно. Здесь – это в Москве, в которой Маяковский обосновался пару лет назад. С ним должны были выступать Блок, Есенин и другие поэты. Володя снимал маленькую квартиру на Булгакова, платя небольшую часть гонораров, сыпавшихся с небес. Хорошо в журналах печатали. Платили даже получше. Он засучил рукава, погладил лысую голову и взобрался на сцену. Поприветствовал собравшихся на армянском и прочел первый стих. Хлопали хорошо. После выступления к нему подошел Блок и сказал:
– Борода, Володя, потрясно, но я вот что подумал. Говорят: на несчастье другого своего счастья не построишь. В основном это понимают в плане любви. Но знаешь, о чем здесь речь? Когда ты свинья и идиот, например, и исправляешься тем, что делегируешь это своему двойнику, а тот принимает. Идет на корм собакам или ложится в дурку, а ты летаешь по космосу. Так вот, так нельзя.
– Философия пошла, – усмехнулся Владимир и добавил: – Это верная мысль. Сам скажу тебе так: Блок – это осень, которая не раз в году, не четыре, а пять. Ты разрываешь год. Ты революция.
Блок пожал ему руку, и после вечера они втроем, плюс примкнувший Есенин, пошли гулять по ночной Москве, сбивая тростями звезды, спустившиеся с небес и благоухающие по краям тротуаров. Курили, дымили и шагали советскими заводами, которые похоронила революция 91-ого года, но которые обещали быть. Снова и навсегда. Выпили воды из фонтанчика, охладили луженые глотки и присели на скамью, танцующую брейк-данс.
– Тихо, – сказал ей Есенин, и скамья застыла, причем в воздухе, а не на земле.
– Вон идет сама Армения к нам, – пробасил Владимир.
– Девушка идет. Я ее знаю. Видел мельком и слышал. Тэффи ее зовут, – молвил Сергей.
Девушка Тэффи подошла к ним, встала рядом, закурила и произнесла:
– Привет, Иран, Турция, Грузия и Азербайджан, мои дорогие соседи, окружающие меня века.
– Ха-ха, – рассмеялся Блок, – но нас здесь трое. Но вообще – да, я Турция, Есенин – Иран. Он рвал ширазские розы, а я знал все тайны Османской империи, потому и писал в «Возмездии». Вот армяне и пошли по этому пути. Кто же Грузия и Азербайджан, Владимир?
– Не знаю, – нахмурился он, – во мне двое, я шизофреник. Это я. Черт возьми. Вы моя шизофрения.
– Почему? – удивился Сергей.
– Вы во мне. Блок и Есенин вместе дают десять букв моей фамилии. Иран и Турция тоже. Помиритесь, братья моя. Говорю я себе.
– Мы не враждуем, – заметил Блок.
– Вы конкурируете, – парировал Маяковский.
– Я должна вас всех помирить, – закружилась Тэффи.
– Армения наша, – улыбнулся бычками Владимир. – Есенин – Иран, Блок – Турция, крест получается, шесть четыре, четыре шесть, это крест, на котором распяты Грузия и Азербайджан, то есть я. Снять меня, освободить нас всех сможет только Армения.
– Вы слишком большого мнения обо мне, – отметила Тэффи, в том числе то, как закивали Блок и Есенин, – но я не против. От нас все зависит. Значит, ты был в дурке, Владимир?
– Конечно. Грузию и Азербайджан загнали туда и попытались превратить их в Армению. Типа того излечить.
– Жестоко, – процедил сквозь зубы и сигарету Блок.
– Я тоже там лежал, но тогда, – улыбнулся Есенин.
– Но что ж, Владимир, если ты Азербайджан, то ты ненавидишь меня? – удивилась вдруг Тэффи.
– Наоборот, очень люблю тебя, так, что хочу покончить с собой. Все мы армяне ведь. Вот и все. Всю жизнь грезил самоубийством. Убийством армянина в себе.
– Можно выпить вина по случаю знакомства, – прервал самую сильную исповедь в кавычках и без кавычек Есенин.
Он открыл рюкзачок и вытащил крымское крепленое вино «Керуак». Достал ножичек-штопор, сломал его, но бутылку вскрыл. Стали пить из горла. Первый глоток сделала Тэффи.
– Похоже на один из диалогов Платона, – отметила она.
– Который? – посмотрел на нее Блок.
– Думаю, «Пир», да, точно он.
– Ну хорошо, – приложился к бутылке Владимир. – Перенестись бы отсюда в город моего имени, да. Автора этой книги впервые напечатали там. Безусловно, это о чем-то и говорит.
– О многом, – протянул мечтательно Блок.
– Наверно, для автора этой книги, – продолжил Маяковский, – самое ошеломительное, это, прожив сорок лет армянином, узнать, что он не армянин, а азербайджанец и грузин и их сумма – я, в чем и заключается его и моя шизофрения. Потому я и ненавидел психиатров, предчувствуя свое и авторское грядущее.
– Наверно, говоришь? Не наверно, а точно. И точней уже некуда, – отрезала Тэффи и закурила опять.
– Ты ж сказал, что все мы армяне, – возразил Есенин, – значит, автор и армянин.
– Одно не отменяет другое. Вопрос в процентном соотношении. Частица Армении