Пролежни судьбы. Книга вторая. Владимир Кукин
м, кто впал в угар
минутной слабости, ожесточась сердечно,
прервав самоуправно жизни божий дар, —
грехопаденьем душу покарал навечно.
Семнадцать дней в аду иллюзий
в ожидании Божественного разумения
распутывая чувством узел
прожитой судьбы дарованного назначения.
Рынок приучил меня к терпению. Огрызаясь, третий день Татьяна ждет ответа. Легко ведь, зацепившись за слова, рифмуя, уточнить: желаешь страстью ночь или досужий день. Каким венцом украсить слог?
Лавровый венок – для прославления победы!
Виноградная лоза та праздники венчает.
Вьется плющ, вкусивший вакханальных оргий беды.
Кипарис скорбит и жизнь молебном погребает…
С Татьяной много пережил, но думаю, что не исчерпана повестка стихотворного взаимопонимания.
– Солнечного утра неотъемлемая часть –
звездность ясная с задумчивой луною;
снами беспредельно сладостна Морфея власть
с пробуждением в раю земном с любовью.
Верность колыханий чувств –вот вечный стимул жить,
цветопредставленья упиваясь царством,
горечью застенчивости я учусь любить,
богатея опытом в борьбе с коварством,
собственных надежд и дерзостным упрямством…
И это ей отправил на поклон для растерзания?
Застенчивость коварная!
К любви на стажировку;
пресыщенность бездарная!
К Пегасу на парковку…
Мысль сбереги к моменту, если вдруг почувствуешь, что Таня вздумала уйти и дополнительный издевки стимул ей не помешает.
А пока ты с будущим Татьяны, в собственной судьбу играясь, не определился —
Блаженствуй в признаках любви вседозволеньем,
украсив статую мечты достоинствами Галатеи;
к страстям Пигмалиона тянет поклоненьем,
жизнь прошлого возобновить в воспоминаний мавзолее?
Таня понимает, что повадками характера не тянет на стервозу и может преспокойненько рассчитывать на длительное, обеспеченное приключение любовное; и, испытывая неудовлетворенность зыбкостью подобной связи, озираясь участью, надеждою искать в подвластной ей среде момента избавления. Ну, а пока:
В запойной грезами ловушке,
с ретивостью строптивой прагматизма,
нуждой участвует в пирушке
чар потребительского деспотизма…
Я всегда испытывал не только тягу, но и зависть (назовем ее белесой) к поголовью вспыльчивому, но молчащему себе на пользу. И чем дольше длилась пауза, тем смешнее выглядел болтун досужий, извивающийся бодрости успокоительным плющом… Эвелина.
Смысла нет, одни слова, слова,
витиеватости раздумий жидкий стул
льется сквозь порока жернова,
и фоном уловим лишь интонаций гул…
К жизненной карабкаюсь кончине, пафосно молчать многозначительно не научившись, в ощущениях улавливая колебание правдоподобности момента. Рогожинская проницательность загадочной большой души, решительной и беспощадной. Мое молчание еще ужасней внутренним предельным напряжением, не дай Господь наружу бросить тень затмению. Слова укрытие от беспрестанной изнурительной работы мысли. В профессии легко схватить идейный шелест, набросав эскиз; а в жизни – толчея рифмующихся беспорядком чувств, нагромождение размытой образности строк, подсказки ждущий свыше.
Мышкинское самовыражение – искусный почерк, интонация душевности каллиграфическая, подражанием готовая впитать вниманием, настроившись на окружающую бездуховность мелких пакостных страстишек прорву, ищущих возможность выгодно преподнести себя, подмазываясь под властности богатство. Характеры романа перекочевали в нашу жизнь с мотивами поступков и моралью веры в безнаказанность судьбы. До любви ли им?..
Над собой глумлением забрел в непроходимость философских измышлений персонажей Достоевского, которых Таня познавала, «наслаждаясь» жизнью. До любви ли ей в проблемности житейской, подчиненной выживанию…
Тихохонько! Ну, вот – привет от Тани.
Намекаешь, что глупа упрямством
и слепа, не отличая день от ночи?..
Пробудись! В раю… сбрось робость чванства.
С сонным морфинизмом полыхать не очень!
Я скучаю…
Солнечного утра неотъемлемая часть –
цветопредставление зари любовью,
царственно указывает дню чья власть,
не горюя верным опытом раздолья…
Чудесна