Антигона. Софокл

      О милых я не слышала вестей, —

      Ни горького, ни радостного слова, —

      С тех пор, как наши братья друг от друга

      Смерть приняли в один и тот же день.

      Но вот настала ночь, и рать аргивян

      На родину бежала; я не знаю,

      Сулит ли скорбь иль радость этот день.

      Я так и думала – и из дворца

      Тебя велела вызвать, чтоб о деле

      Поговорить с тобой наедине.

      Ты вся дрожишь… о, что случилось, молви!

      Вот что случилось. Одного лишь брата

      Почтил Креонт, и даже свыше меры;

      Другой последней милости лишен.

      Могиле отдал прах он Этеокла?

      По правде праведной и по закону,

      И он велик среди теней в аду.

      А Полиника труп несчастный в поле

      Поруганный лежит; никто не волен

      Его ни перстью, ни слезой почтить;

      Без похорон, без дани плача должно

      Его оставить, чтобы алчным птицам

      Роскошной снедью стала плоть его.

      Так приказал достойный наш Креонт

      Всему народу, и тебе, и мне…

      О да, и мне! А кто еще не знает,

      Тому он здесь объявит свой приказ.

      И не пустым считает он его:

      Плащ каменный расправы всенародной

      Ослушнику грозит. Вот весть моя.

      Теперь решай: быть благородной хочешь,

      Иль благородных дочерью дурной?

      Несчастная, возможно ль? Крепок узел;

      Мне ни стянуть, ни развязать его.

      Согласна труд и кару разделить?

      Какую кару? В чем твое решенье?

      Своей рукою мертвого зарыть.

      Как, – хоронить запрету вопреки?

      Да – ибо это брат и мой и твой.

      Не уличат меня[1] в измене долгу.

      О дерзкая! Наперекор Креонту?

      Меня моих он прав лишить не может.

      Сестра, сестра! Припомни, как отец наш

      Погиб без славы, без любви народной;

      Как, сам себя в злодействе уличив,

      Он двух очей рукою самосудной

      Себя лишил[2]. Припомни, как страдальца

      Мать и жена – два слова, плоть одна! —

      В петле висячей жизнь свою сгубила.

      Еще припомни: оба наших брата,

      Самоубийственной дыша отвагой,

      Одной и той же смертью полегли.

      Лишь мы теперь остались. Всех позорней

      Погибнем мы, когда, поправ закон,

      Нарушим власть и волю мы царя.

      Опомнись! В женской родились мы доле;

      Не нам с мужами враждовать, сестра.

      Им власть дана, мы – в подданстве; хотя бы

      И горшим словом оскорбил нас вождь —

      Смириться надо. Помолюсь подземным,

      Чтоб мне простили попранный завет,

      Но власть имущим покорюсь: бороться

      Превыше силы – безрассудный подвиг.

      Уж не прошу я ни о чем тебя,

      И если б ты мне помощь предложила,

      Я б неохотно приняла ее.

      Храни же ум свой для себя, а брата

      Я схороню. Прекрасна в деле этом

      И смерть. В гробу лежать я буду, брату

      Любимому любимая сестра,

      Пав жертвою святого преступленья.

      Дороже мне подземным угодить,

      Чем здешним: не под властью ли подземных

      Всю вечность мне придется провести?

      Ты иначе