Записки невольника. Николай Молчаненко
стороны лагеря – железная дорога, с другой – пустынная улица. За забором, напротив ангара, я увидел дом. На подоконнике второго этажа лежал румяный батон хлеба. Его вид словно гипнотизировал нас, мы смотрели на него, как зачарованные. Вид хлеба только усиливал нашу боль. Как можно так издеваться, выставлять его напоказ перед голодными людьми?
Наконец, сегодня к вечеру привезли гнилую брюкву и кофе-эрзац. Брюква, похожая на свёклу, пахла так отвратительно, что есть её было невозможно, хотя многие из наших ждали с нетерпением, когда она сварится. Печально, но даже этот жалкий запах варящейся гнили разжигал в желудке аппетит. Я не смог есть – от одного вида и запаха меня тошнило. Я отдал свою порцию Мише, тому самому, кто когда-то на пути сюда спас меня от мороза. Кофе-заменитель я всё-таки выпил, хотя он, скорее всего, был сделан из опилок. Когда я сделал глоток, Миша подошёл и незаметно сунул мне в руку маленький кусочек сахара.
В конце дня дверь ангара закрыли на засов и повесили замок. Сидим, как скот. Боятся нас, что ли?
Сижу у стены, на соломе, здесь хотя бы тепло. И трудно поверить, что всего пару недель назад, 15 марта, в Харькове стоял сорокаградусный мороз, и нас грузили в товарные вагоны. Всё это воспринимается как кошмар, из которого невозможно проснуться. Мы – невольники, рабы. Эти слова звучат в голове, как приговор. И самое тяжёлое – осознание того, что никто не придёт на помощь и это, может быть, навсегда.
Когда немцы вошли в Харьков, заводы уже были либо эвакуированы, либо разрушены. Работы не было. Единственный способ получить работу – через биржу труда. Многие шли туда добровольно, в надежде найти работу хотя бы в других городах не только оккупированной Украины, но и Германии. Но слухи о жестокости к украинцам в Германии быстро разлетелись, и поток добровольцев иссяк.
Немцы начали прибегать к массовому силовому захвату людей, часто используя как подходящий предлог для акций депортации массовые скопления людей, пришедших на церковные службы или на спортивные соревнования. Целые толпы людей под прицелами автоматов шли к грузовикам, которые доставляли их к формирующимся эшелонам, увозящим их в Третий рейх.
Первая повестка пришла с угрозой: «За неявку – расстрел». Угроза была реальной – в оккупированном Харькове мы видели достаточно расстрелянных и повешенных тел.
Утром на второй день оккупации я увидел повешенного мужчину на нашей улице. Он висел на тонкой ветке молодого деревца. Его ботинки касались земли, руки были связаны, а на груди висела картонка: "Я партизан". Позже виселиц стало ещё больше, особенно в районе Сумской улицы и Благовещенского базара. Много людей казнили после взрыва на улице Дзержинского, где погиб важный немецкий генерал.
14 ноября командир 68-й стрелковой дивизии генерал Георг фон Браун и многие другие старшие немецкие офицеры погибли под развалинами от взрыва радиоуправляемой мины, приведённой в действие за 300 километров от Харькова. В отместку за взрыв немцы повесили пятьдесят и расстреляли двести заложников-харьковчан.
В