Юрьев день. Александр Анатольевич Стрекалин
«ловить» скупое сибирское солнце. В нашем городке высотных домов всего три: в одном живу я, в другом она, а в третьей девятиэтажке, на другом конце города – деповцы, хотя никакого депо там уже нет. К нам поезда не ходят уже лет эдак тридцать.
Сегодня было по-настоящему тепло, и легкая солнечная взвесь колыхала Настины волосы, то открывая, то пряча её лицо, отчего было непонятно, хорошо ли ей со мной, или плохо, улыбается ли она, или грустит. Отец как-то сказал мне, что учись я другом классе, я точно так же бы смотрел на другую девочку. Но он не прав.
Скинув кеды, я стянул носки, и закатал брюки. Настя тоже разулась. Аккуратно поставив босоножки возле печной трубы, она вытянула ноги, и стала какой-то иной, лёгкой. Даже в строгом школьном платье, она выглядела прекрасно. Я узнал бы её из тысячи, ведь вряд ли в мире найдётся девушка, красивее неё. Я знаю это точно, хотя не видел ничего, что находится за границей нашего городка. Но босиком я выдел Настю впервые. Как никто другой, она ведёт себя на людях строго и безупречно. На людях, но не со мной.
Никогда не отличаясь словоохотливостью, Настя была сегодня ещё более молчалива, чем обычно. Наверное, потому что на днях я сказал ей, что уезжаю, а она в ответ не сказала мне ничего. Наверное, она и сама не знала, что ответить человеку, дружбу с которым отвергла полугодом раньше. Но теперь-то всё по-другому. Теперь я стал старше и умнее.
Покосившись на меня, Настя поправила платье. По правде сказать, так близко её бедра я видел впервые, и, конечно же, сразу отвернулся, сделав вид, что любуюсь видами, которые за шестнадцать лет изучил досконально. Ну, ничего, скоро всё изменится, и наш город навсегда останется для меня в прошлом.
После полудня стало припекать по-настоящему, но снять рубашку я не решился, хоть и нарастил за зиму внушительную мускулатуру. Пацаны, конечно, посмеивались, но я упорно продолжал ходил в гимнастический кружок, а этих дохляков пусть ветер унесёт. А ещё, все красивые девочки нашего города ходят на гимнастику, и прыгают перед тобой в лосинах, туда-сюда.
Сидя возле края крыши, я смотрел вниз. Туда, где в тишине полуденного весеннего дня растворились и люди, и машины, и мир вокруг превратился в сплошное сине-зелёное марево, несущее в себе оба наших дома в неведомую даль. Давным-давно, ещё до моего рождения, отец приводил сюда маму, а потом появился я, вырос, а вокруг ничего не изменилось. В нашем городке больше нет новостроек. Всё, что было построено тогда, существует и сейчас, только ветшает.
Тайком посмотрев на часы, я придвинулся к Насте поближе, присев верхом на выбеленный солнцем асбестовый «конёк». Часы, «Ракета», были у меня отцовские, с зелёным циферблатом, и составляли главную мою гордость. Часы были у нас в дефиците, как и много чего ещё, а главным дефицитом у нас было время, у нас с Настей. Родители вернуться с работы часа через два, а через две недели мы уедем отсюда навсегда, если, конечно, нас реально выпустят, поэтому я и задал вопрос, который прокручивал в голове ежедневно, почти не надеясь, что ответ будет положительным.
– Насть, давай ко мне зайдём, а? – «бросил» я, не глядя, не целясь, но «попал». Настя ответила «давай», а я даже не успел ей рассказать про пластинку группы «Кино», которую в тайне от родителей выменял на пару дней за двухтомник Есенина, который у нас можно «загнать» за любой из томов зарубежной фантастики, иди даже за Стругатских.
Всё ещё не веря своему счастью, я по-быстрому обулся, совершенно не жалея, что посидеть на солнышке получилось всего-ничего, подождал, пока Настя застегнёт ремешки вокруг изящных щиколоток, потом помог ей спуститься по шаткой лесенке на чердак, немного попридержав за локоток. На узкой площадке верхнего этажа было темно и пыльно, и по-тихому заперев дверку на висячий замок, мы с опаской проскользнули мимо обитой коричневым дерматином с золотыми гвоздиками входной двери бабы Нюры, скандальной и вечно всем недовольной соседки, у которой частенько протекала крыша, и на глаза которой лучше не попадаться. Дальше мы поскакали уже бегом, вплоть до моего этажа, шестого. Нагнав Настю только возле своей квартиры, и поймав её за талию, ошалев от собственной смелости я прошептал ей «стой», уткнувшись лицом в мягкие светлые локоны, но Настя снова вырвалась и выскочила обратно на лестничный пролёт, не желая торчать в полутёмном закутке перед дверью.
– У тебя ключ есть? – прошептала она, запыхавшись, и помахивая перед лицом ладонями. – У нас в электрощитке лежит, если дома нет никого.
– У меня свой, – ответил я веско, доставая из кармана целую связку – от квартиры, гаража и чердака. От чердака у нас с отцом был общий. Он иногда любил подняться туда и покурить. Курил он редко, но с помпой.
Отперев квартиру, я пропустил Настю вперёд. Войдя, та нерешительно замерла в прихожей. Конечно, Настя была у меня дома и раньше, к примеру, на мой день рождения, но сейчас как-то оробела. Войдя следом, я разулся и предложил ей мамины тапочки, но та отказалась. Быстро скинув босоножки, она прошлёпала на кухню босиком, и устроилась на краешке мягкого уголка, потрогала обивку.
– Вы перетянули его? – спросила она, и я кивнул. Он у нас был импортный, югославский, и мама им очень гордилась.
– Да. Хочешь винил послушать?
– Давай