Стихи. Сергей Сорока
чилище ГВФ, в 1969 – Кировоградскую школу высшей лётной подготовки.
С 1963 по 1966 работал в 118 лётном отряде на должности 2-й пилот Ан-2. С 1967 года по 1969 год работал в Полярной авиации в должности – командир Ан-2, в 1969–1970 – командир Ли-2. Участник ВШЭ-70 (Высокоширотной экспедиции). С 1970 по 1975 – командир Як-40 в Барнаульском авиаотряде, с 1975 по 1980 – в Колпашевском ОАО (Объединённый авиаотряд) в должности пилот-инструктор Як-40. Общий налёт составил 11800 часов. С 1980 по 1993 работал в наземных службах Барнаульского авиапредприятия, прошёл путь от дежурного диспетчера по перрону до СЗНА (Сменного заместителя начальника аэропорта). С 1993 по 1999 работал на ТВ «Спектр» – в качестве журналиста, был автором и режиссёром программы «Пушкин и Поэт…».
Писать начал, когда ещё писать не умел, наговаривал. Бабушка Варвара Ивановна заметила и попросила ей прочитать. Я прочитал. Она сказала, чтобы не читал отцу. А я и ему прочитал, он мне влепил подзатыльник за матерное слово. С тех пор в стихах их стараюсь не употреблять. В деревне распевали мои частушки. Написал стихотворение в 12 лет и отправил в местную газету, пришёл ответ, что стихотворение понравилось, отдают в печать. А напечатали его через 42 года в «Вечернем Барнауле».
Нацеплю
Нацеплю я медаль ветерана
и пойду по столице гулять —
дифирамбы польются с экрана,
на него удивятся, поглядь,
из деревни, которой уж нету
с выпендрёжем отважный мужик,
что мотался по Белому Свету,
а теперь – под оградой лежит.
Загорает на солнце зимою,
он лопатит невыпавший снег
и беседует часто со мною
ординарный, но всё ж человек.
Он весёлый и трижды ударник
комтруда безответственно был.
И, наверное, Божий избранник,
что летает, хотя и бескрыл.
Мне б зажечь свечу
Настроенье нулевое,
словно видимость в туман.
Снова в роли я изгоя.
Бродит ночью караван
звёздный без Луны и Марса.
Я любуюсь и молчу,
и далёк давно от фарса.
Мне б зажечь в ночи свечу —
осветить пространство грусти…
…пусть мерцает огонёк.
Может быть, надежды в чувстве,
чтоб себя найти бы мог.
Поносили
Совершает бег Россия —
все четыре колеса,
и меня все поносили,
и чернела полоса
за спиной моих рассветов
перед вызовом эпох —
никаких в судьбе секретов.
(Сохнет, расширяясь, мох).
На весёлом солнцепёке
не кружится голова,
переплавлена опока,
затвердела синева.
И луна по ней под утро
развлекается в сини,
словно бы из перламутра
на столбах горят огни.
Недавно обнаружил
И дождь, и снег, и снова лужи
в природе, в душах – чернота,
недавно с грустью обнаружил,
что всюду стонет пустота:
то вдруг она пургой завоет,
не вдруг метелью запоёт,
да и сердце что-то ноет,
наверно, просится в полёт
по-над извивами тревоги
за состояние души,
советуют друзья, как боги:
«В зародыше её души
тоску по истине сермяжной».
Пусть сыплет дождь, хотя бы снег
пушистый или даже влажный —
им недоволен человек.
Из неизвестных состояний
стремится вырваться с утра,
с началом истинных исканий.
Так не мешайте, фрайера!
Во мне к вам нету неприязни —
я весело смеюсь в стихах,
как будто парень из Рязани,
его я потерявший страх.
Безметелье
На безрыбье рак за рыбу,
безусловно, не сойдёт.
Я, наверно, сдвинул глыбу —
недалёкий идиот —
оттого хожу как гоголь,
то есть гоголем хожу.
Осень лужи льдами холит
и выходит на межу,
за которой снег с морозом,
безметельная пурга,
что сидит в душе занозой,
непонятно – на фига
нам