Содом и Гоморра. Марсель Пруст
ивать мир как театр, то в этом театре декораций меньше, чем актеров, а актеров меньше, чем „положений“». Одни и те же актеры в одних и тех же условных декорациях разыгрывают самые разные ситуации перед Творцом, он же демиург, он же драматург, он же автор романа. «Мир как театр», theatrum mundi, как известно, – старинное понятие, популярное еще в искусстве барокко и дожившее до наших дней. Так, Шекспир устами своего персонажа говорит:
Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль[1].
А в двадцатом веке, совсем незадолго до Пруста, Николай Гумилев говорит примерно о том же:
Все мы – смешные актеры
В театре Господа Бога[2].
И главный герой романа Марсель (он же рассказчик) очень кстати растолковывает Альбертине это понятие: ведь в дальнейших событиях «Содома» один и тот же г-н де Шарлюс играет то деспота и злодея, то изнывающего от горя влюбленного, то изысканного и тонко чувствующего артиста и эстета, то смехотворного и истеричного старикашку. Разные роли играют и Морель (всецело преданный искусству музыкант и циничный прохиндей), и Альбертина (добрая, милая, искренняя лгунья), и безымянная подруга мадмуазель Вентейль (бесстыжая развратница и терпеливая труженица, год за годом упорно восстанавливающая по неразборчивым черновикам музыкальное наследие Вентейля).
У самого рассказчика ролей вроде бы нет, он – создатель, зритель, истолкователь, а не актер. Но есть образ, в котором он себя узнаёт и с которым сам себя сравнивает. Это образ мифологического певца Орфея. И по этому образу в Содоме и Гоморре можно узнать мрачное царство Аида, куда спускается Орфей за своей возлюбленной Эвридикой и выводит ее на свет – но лишь затем, чтобы в дальнейшем навсегда потерять и оплакать.
Так сложилось, что два последних года в жизни Пруста были почти полностью отданы «Содому и Гоморре». Он провел 1921-й и начало 1922 года в основном над правкой корректур второй части «Содома». Больше всего он боялся, что не доживет до публикации этого тома, а о том, чтобы подержать в руках остальные три, уже и не мечтал. Откуда, кстати, взялись еще два тома, возникшие между «Содомом» и «Обретенным временем»? Дело в том, что, выделившись в отдельный том, «Содом» в свою очередь стал разрастаться. В нем оказались целых четыре части. И тогда автор решил, что 3-я и 4-я части могут стать отдельными томами; мы их знаем сегодня под заглавиями «Пленница» и «Исчезновение Альбертины». Последние три тома романа останутся после смерти автора хоть написанными и перепечатанными, но не выверенными и не подготовленными к типографскому набору. Опубликованы они будут позже, трудами брата писателя и его друзей.
Работа над «Содомом» была в основном завершена еще в 1916 году, тогда же Пруст нашел заглавие. Первая, коротенькая, часть была опубликована в издательстве NRF в апреле 1921 года под одной обложкой с последней частью «Стороны Германтов», но работа над второй частью продолжалась: до весны 1922-го автор непрерывно правил корректуры и вписывал в них добавления.
В мае 1922 года вышла наконец вторая часть. Изначально содержание «Содома и Гоморры» предполагалось гораздо короче: Пруст собирался вставить его в «Обретенное время» – последний том романа. Тогда он планировал уложить весь роман в три тома: «В сторону Сванна», «Сторона Германтов» и «Обретенное время». Но с 1914 по 1918 год из-за Первой мировой войны публикация «Поисков» прервалась, да и вообще книгоиздательское дело замерло. И все это время Пруст дописывал разные части своего романа, так что к концу войны вместо трех томов в «Поисках» оказалось целых семь.
Пруст в этот последний период своей жизни истерзан болезнью. Стоит почитать жалобы, рассыпанные по его письмам. В разговорах он часто цитирует строчку из стихотворения Мюссе «Письмо г-ну де Ламартину» (по ошибке приписывая ее самому Ламартину): «Прав Ламартин, говоря, что скучно все время умирать». Его преследуют мелкие, но зловещие неприятности: обжегся кипящим молоком, отравился неправильной дозой лекарства, упал у себя в комнате и сильно ушибся… Из-за обилия лекарств он делается рассеянным: то отправляет недописанное письмо, то дважды, причем по-разному, повествует в романе о смерти одного и того же персонажа. При этом работает он как одержимый – вычитывает бесконечные гранки, вносит исправления, добавляет все новые вставки в разные части романа. Он нервничает из-за того, что гранки опаздывают, пишет издателю (и своему другу) Гастону Галлимару: «Пока я еще могу работать, крайне желательно как можно скорее получить гранки второй части „Содома“ (остальное можно печатать как есть, даже если я умру)».
У Пруста было удивительное свойство: он умел описать только то, что сам видел или о чем ему подробно рассказали. И он продолжает по горячим следам добавлять в «Содом» свежие впечатления. Так, в феврале 1921 года знаменитый философ Анри Бергсон попросил «дорогого кузена», то есть Пруста (они в самом деле состояли в родстве), принять Альгота Руэ, своего шведского биографа и переводчика. Руэ, который был также писателем и поэтом, поведал о встречах с Прустом в двух статьях и
Шекспир, «Как вам это понравится», акт II, сцена VII, пер. Т. Щепкиной-Куперник.
Николай Гумилев, «Театр» (1910).