Обман. Зэди Смит
в памяти сценки лондонской жизни: свадьба в Мейфэре, и как на Чаринг-кросс-роуд женщина ударила другую метлой, и как группа уличных музыкантов-эфиопов выступала перед Вестминстерским дворцом. Слишком быстро они миновали живописное mêlée[15] Оксфорд-стрит. Когда омнибус обогнул Тайбернское дерево[16], она тихонько помолилась за души мучеников, после чего все ее мысли отдались долгой скучной поездке по сельской Эджвэр-роуд. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись нескончаемые поля.
На постоялом дворе «Красный лев» поменяли лошадей. Элиза решила последний отрезок пути в полмили пройтись пешком по чудесному Килберну – в качестве наказания. Взгляни на агнца, что скачет среди колокольчиков, говорила она себе, но, честно говоря, агнец ей был скучен. Вместо того она мысленно перечисляла придорожные заведения, мимо которых шла: таверны «Петух», «Старый колокол», «Черный лев» – и Килберн-Уэллз вдали, где молодая мать могла укрепить здоровье на родниках, а миссис Туше могла заказать добрый котелок креветок. «Я пробуду там три недели, самое большое – месяц. С самого начала я внесу ясность. У меня своя судьба в жизни и, слава Господу, достаточное содержание, и я не нуждаюсь ни в ком и ни в чем. Это я скажу очень четко». Никто не встретился миссис Туше на дороге, за исключением беззубого фермера, гнавшего палкой стадо свиней, но по ее ощущениям, он и сам увидел, что эта высокая, решительная женщина, которая несла три сумки без посторонней помощи, не нуждалась ни в ком и ни в чем.
Она и не рассчитывала на удовольствие быть кому-то нужной.
– Элиза, а ты, оказывается, гораздо выше, чем я думала!
Энн-Френсис Эйнсворт стояла в дверях Элм-Лоджа – простенького прямоугольного дома, утопавшего во вьющихся розах и окруженного вязами. Ее распущенные волосы соломенного цвета ниспадали на плечи. Элиза сочла, что у нее более тонкие черты лица, чем на портрете. На ее лице застыло выражение бесхитростной простоты – словно ей никогда не приходило в голову сказать что-то иное, кроме того, о чем она в данный момент думала, – и вокруг нее копошились дети, вцепившиеся в ее ноги и облепившие ее руки. Практичная Элиза поставила сумки там, где стояла, под яблоней, и сделала шаг вперед, чтобы взять у нее младенца. Тяжелый, как Тоби. Пахнет, как Тоби.
– Зови меня Энни – так Уильям меня зовет, так все меня зовут.
Но Элиза уже почувствовала, что сама она хотела быть, в восприятии Энн-Френсис, отдельной и отличимой от этих «всех». И решила звать ее Френсис.
– Как хорошо, что ты приехала. Как же хорошо. Вчера я узнала, что от нас уходит Этель, она собирается замуж за уиллесденского паренька с фермы в Мейпсбери. Вот так не повезло… зато ты с нами. У нас остается только Элеонора, но у нее дел по горло на кухне. О, как же хорошо, что ты приехала!
Странной особенностью хороших людей, как давно подметила Элиза, была их готовность видеть то же самое свойство во всех и везде, когда на самом деле это качество было исчезающей редкостью.
13. На водах
Столпотворение (
Деревянный эшафот с виселицей, где проводились публичные казни в Лондоне XV–XVII вв.