Говорят, под Новый год…. Юлия Монакова
танутся только две лысые ёлки и продавец, наряженный Петрушкой. Он будет пьян и великодушен, поэтому разрешит бабушкам, одетым в коричневые пальто с кошачьим воротником, собрать с земли хвойные ветки. Он разрешит им забрать их бесплатно. Потому что через три часа наступит Новый год. Всем в эту ночь хочется почувствовать себя немножко Дедом Морозом. «Берите, клячи, – скажет Петрушка, махнув рукой, – вон в том углу ещё посмотрите, там хорошие ветки лежат». И старушки, лопоча: «Дай Бог тебе здоровья, сынок», начнут подбирать колючие ветки сухонькими ручками в синих варежках-самовязах…
И через три часа на Спасской башне начнут бить куранты, а миллионы человек поднимутся из-за стола, заставленного салатами и тарелками с лоснящимися кружочками сырокопчёной колбасы, чтобы стоя войти в новый год. Миллионы просьб и желаний выстрелят в космос. «Хочу, чтобы в этом году Вася на мне женился», «Хочу, чтобы хоть в этом году он сдох, сука, как он меня достал», «Хочу, чтобы мне подарили собачку», «Хочу выздороветь и прожить хотя бы ещё один годик»…
И с последним, двенадцатым, ударом часов миллионы глоток завопят «Ура!» и кинутся к мобильным телефонам, чтобы успеть дозвониться до своих близких, пока сеть наглухо не зависла…»
(Лидия Раевская aka Мама Стифлера)
29 декабря
Тазик оливье
Нюта, 40 лет, Москва
– А напоследок, Золушка, приготовь триста порций оливье, студня и селёдки под шубой для банкета, и можешь спокойно ехать на бал!
Она вздрогнула и открыла глаза. Чёрт, неужели заснула? Да ещё и стоя (как лошадь!), прямо над раскалённой плитой и кипящими кастрюлями, прижимая к груди поварёшку. Эти новогодние банкеты её доконают…
Золушку современности звали милым уютным именем Нюта, несмотря на то, что ей было уже сорок лет. Вообще-то, конечно, Анна. Но ласковое домашнее прозвище «Нюта» прилепилось к ней с колыбели так прочно, что ни на какие другие вариации своего имени она попросту не отзывалась. Работала Нюта поваром не бог весть в каком популярном, но всё же приличном московском ресторане. С конца декабря до первых недель января наступала самая горячая пора: ежедневные группы туристов, включая иностранцев, завтраки-ланчи-ужины-корпоративы… Нютин рабочий день в этот период растягивался до четырнадцати часов, а бывало и того больше. Атмосфера отчётливо напоминала сцены из дурдома: заработавшись, повара начинали украшать тарелки с фруктами петрушкой и укропом, а вместо взбитых сливок для торта использовали майонез, ну, а забегавшиеся официанты путали заказы напропалую…
– Караул! Форс-мажор! – на кухню, отдуваясь и топая как слониха, влетела официантка Тонечка. Нюта затаила дыхание, ожидая самого худшего. – У нас там группа на двести человек… – начала Тонечка со слезами на глазах.
– Я в курсе, всё запланировано, всё давно приготовлено! – быстро проговорила Нюта, словно скоростью реакции надеялась отвести неминуемую беду.
– Так вот, двое из них – сыроеды! – выпалила официантка. Нюта схватилась за сердце.
– Сыроеды?!
– Ну, впрочем, может, просто вегетарианцы, – сжалилась Тонечка. – Или постящиеся. Во всяком случае, они попросили завтрак без мяса, яиц, сливочного масла и молока.
– Твою мать, Тоня! – зычно взревела Нюта. – Напугала сыроедами, я год жизни потеряла…
– Короче, что мне им подать? – девушка скорчила жалобную гримаску.
– Ненавижу таких клиентов, туда их растуда, – выругалась Нюта, распахивая дверцу холодильника и хищным взором моментально окидывая содержимое. – Почему они извещают нас о своих кулинарных предпочтениях в самый последний момент, когда вся группа уже явилась на завтрак и рассаживается за столами? Мы тут все и так в мыле…
– Они не понимают, – скорбно нахмурив изящно выщипанные бровки, посетовала Тонечка. – Говорят: вам что, сложно приготовить две порции отдельно?
– Интересно, а они что, поститься начали буквально пять минут назад? – Нюта, помыв под краном четыре картофелины, ловко очистила их от кожуры и принялась натирать на тёрке. – Надо же, блин, предупреждать заблаговременно! Чтобы не приходилось сочинять меню на ходу…
– Так что им сказать? – пискнула Тонечка. – Мне пора в зал возвращаться…
– Скажи, что скоро будут готовы драники, – выдохнула Нюта устало, уже поставив сковородку на огонь и плеснув туда растительного масла. – Впрочем, думаю, «спасибо» ты от них всё равно не услышишь. Скорее уж ворчливое: «Девушка, ну сколько можно ждать?»
Вообще-то, Нюта любила свою профессию. Её прапрадед, к слову, тоже был поваром и в середине позапрошлого века имел собственную ресторацию на Трубной площади. Нюта частенько закрывала глаза и воображала, как сверкали окна «дворца обжорства» (так шутя называли заведение прапрадеда его приятели), как стояли перед ним богатые экипажи с выездными лакеями в ливреях, а внутри ресторации сновали щеголеватые половые в белоснежных рубашках с поясами из натурального шёлка… Изысканные яства подавались на тарелках из саксонского фарфора, вино же доставлялось прямиком из Франции…
– Но