Мёртвые уши, или Жизнь и быт некроманта. Маргарита Преображенская
ась к самому худшему (к отчислению!) и уже перебирала в памяти мои проступки, накопившиеся за год учёбы, но, как оказалось, готовиться надо было к скорому отъезду.
– Не хочу я никуда ехать! Сдалась мне эта Франция! – не дослушав, выпалила я, вызвав, как мне показалось, одновременно гневный и испуганный взгляд ректора.
Я заметила, что у него за спиной угрожающе сгущаются какие-то блуждающие тени, образуя самые невероятные фигуры. Кажется, этот эффект возникал из-за мерцающего света настольной лампы, стилизованной под старинный фонарь из кованого железа. Внешность некоторых из этих фигур, таких мелких толстеньких и лохматых, вызывала у меня улыбку, но были и другие, длинные и тощие, при виде которых холодок страха, быстро пробегал по спине. Смешные фигуры визуально находились совсем близко, будто нашёптывая что-то в отвисшие уши ректора, а тощие и страшные топтались где-то в глубине стены, как в ином параллельном мире. На нервной почве и не такое привидеться может, а я очень нервничала!
– Что вас не устраивает?! Такой шанс выпадает один раз в жизни! Проезд, проживание, питание и обучение не будут стоить вам ни копейки: всё берёт на себя принимающая сторона, – проворчал ректор, а потом добавил: – Расценивайте эту поездку, как творческое задание! Выполните его и…
Он махнул рукой, дескать, и дуй куда хочешь.
– А вам не кажется абсурдным тот факт, что принимающая сторона вдруг проявила такой интерес именно к моей скромной особе? – перебила его я. – Французским я владею весьма средне, никаких родственников и иных связей у меня во Франции нет. Разве что мозги, конечно, у меня в наличии, но не настолько, чтобы так настойчиво организовывать их утечку за рубеж!
После этого заявления ректор поставил вопрос ребром, требуя выбрать: отчисление или поездка, что звучало почти так же, как пресловутое «кошелёк или жизнь». Интересное дело! Никогда бы не поверила, что такое вообще возможно, но, как говорится, «невероятно, но факт!» Подумав, я выбрала поездку. Вот так и решилась моя судьба. Всё это породило массу сплетен и дурацких шуток среди легковерных студенческих масс и нервных преподавательских персон. Особенно часто в университете с тех пор язвили о том, что меня отправляют в чужую страну с секретной миссией, видимо, оценив моё искусство перевоплощения в разных героев, которое я с успехом демонстрировала в студенческом театре.
Кстати, первой моей «работой» в этом направлении стала эльфийка с эффектным именем Цельсия. Кто же виноват, что всем студентам-физикам из общаги, а также некоторым продвинутым гуманитариям и моим сокурсникам-химикам это имя красноречиво напоминало о термометрах и градусах?! Так вот, как раз с тех самых пор за мною намертво закрепилось погоняло «Кельвина», происходящее от названия другой температурной шкалы. Хорошо, что никто не вспомнил про шкалы Фаренгейта или,скажем, Реомюра.
Первое время во Франции у меня всё складывалось удачно, разве что, мне порой становилось тоскливо и одиноко в чужой стране, накатывала ностальгия, а о возвращении пока пришлось забыть из-за неожиданной волокиты с оформлением документов. В один из таких тоскливых дней, я решила немного развлечься и принять участие в фестивале костюма и искусства перевоплощения, не предполагая, куда приведёт меня эта цепочка странных событий.
– Кельвинка! – весело окликнула меня проходившая мимо Мика, моя новая приятельница тоже приехавшая откуда-то по обмену. – Мы с Муней идём в кафешку. Ты с нами?
Муней мы за глаза называли ещё одну девицу-красавицу из нашей студенческой компании. Это прозвище прилипло к ней из-за её привычки, принимая душ, «мычать» мелодии песен , что получалось очень забавно, хотя и чуть-чуть фальшиво.
– Нет, – отрицательно покачала головой я. – У меня тут…дело.
– Дело?! – промурлыкала моя собеседница, а потом хитро подмигнула мне из-под длинной чёлки, насмешливо проворчав: – Ню-ню.
Её насмешки я пропустила мимо всех четырёх моих ушей: четырёх, потому что кроме моих настоящих хорошеньких маленьких ушек, на мне были ещё накладные эльфийские с лихо заострёнными кончиками, изящно торчавшими в разные стороны сквозь нарочито розовую шевелюру. Презирая всякие парики, волосы (свои до пояса) я окрасила накануне в несколько приёмов, добиваясь красивого оттенка. Оставалось только вставить линзы, придающие радужкам восхитительный неземной блеск, и обрядиться в специальный наряд, состоящий из короткой юбки, изящных сапожек, лёгких псевдодоспехов, да ещё «волшебной» свирели, которую я собиралась повесить на шею как эффектный оберег. Всё это я затолкала себе в рюкзак, чтобы не шокировать встречных своим донельзя странным видом и успеть переодеться к фестивалю.
А путь мне предстоял неблизкий. Сев в такси, я обнаружила, что от волнения из головы повыскакивали все приличные французские слова. На языке крутилось только классическое и крылатое: «Же не манш па сис жур» (про шестидневную диету), да «лямур тужур» («любовь и тужурка» – любимый лозунг студенческой братии). Но всё это было не к месту! В этот момент дверца открылась, и в салон протиснулись смеющиеся Муня и Мика.
– Мы тебя одну не отпустим! – наперебой заговорили они. – Вдруг потеряешься, как в прошлый раз! С