Fatum. Андрей Алексеевич Воронин
серватория. При ней, разделяя и ее судьбу, и ее характер, прижились четверо астрономов – старый академик Иван Палыч Фурманов, его ученик с женой, Женя и Таня, оба когда-то были аспирантами академика, а теперь уже разбирают милые послания по Емеле от троих внучат, и сравнительно молодой – под сорок – мужчина, о котором сказать можно было только то, что он сам есть, – это безусловно, имя у него тоже есть, Тимур, – хотя подлинное или нет – это уже вопрос, вот он сидит на стуле, или смотрит в окуляр телескопа, – а остальное было совершенно не ясно. Откуда он взялся, почему один, без семьи, зачем он заперся в добровольной (или нет?) ссылке в горной глухомани, что бросил он в краю родимом – никто не знал. И уж тем более – что ищет он в краю чужом. Он не любил говорить о себе, работал много и хорошо, общался вежливо, был вполне покладистым, не ершился – а чего еще желать от человека, с которым коротаешь годы отшельнического труда, без особой цели, без надежды изменить что-нибудь в своей тающей жизни, хрупкая гармония которой и есть единственное ее оправдание.
Старый академик в быту был простоват, любил побрюзжать, играл роль строгого, но справедливого вожака стайки, посмеиваясь над академической иерархией, воспроизводить которую его обязывало положение. Но ни за что не признался бы ни себе, ни людям – остальной троице – что любил их без памяти и частенько незаметно подглядывал из своего темного угла за их работой, просто движениями, стряпней, прогулками по единственной безопасной тропке – с умилением и стариковской завистью, глубоко спрятанной под покровы отеческой заботы.
Перед разговором, положившим начало всей нашей истории, он несколько дней ни с кем не общался, сердился, вертелся на стуле, чертыхался, хлопал себя ладонями по коленкам, и свирепо сверлил взором любого, кто приближался на расстояние прямого попадания. А потом и вовсе замер. Супруги уж решили, что дед болен, пытались… – да куда там, им же еще и досталось, «отстаньте и уйдите», – это еще в мягком изложении.
Наконец его угол ожил, задвигался и заскрипел половицами.
– Так, все сюда, и немедленно! – глухим, но нервным голосом дед отдал приказ по команде, и все, побросав дела, метнулись в его закуток. Дед уже поставил стулья в кружок, вскипятил чайник, уселся под любимой настольной лампой с выцветшим абажуром – единственное, что с годами уцелело из его личного имущества, закурил трубочку и наклонившись, таинственным шепотом – чтобы никто посторонний ни-ни, заговорил.
– То, что я скажу, надо еще проверить. Всем. И по отдельности. Займетесь завтра. Но, похоже, сходится. Да. Дела, дорогие мои, мои милые. – Дед пустил дымовую завесу, и никто , разумеется, не заметил, как со щеки скатилась слеза. Нет, дед был кремень, в сантиментах не замечен.
– Около недели назад пришло сообщение из Индии, ну я вам говорил, – мы еще смеялись, – помните, что пропала планета в созвездии N. Так вот, зря смеялись. Пропала. Нет ее. Но это еще цветики. Куда пропала – вот вопрос. – как и положено, драматическая пауза, колючий взгляд и – боже, неужели и впрямь что-то серьезное – дед-то почти плачет!
– Кажется, я знаю ответ. – а спазмы уже душат, не отпил, а откусил кусок воды, судорожно проглотил. – Планета была поглощена небесным телом неизвестного нам типа. Я назвал ее небесным хищником. Что-то аналогичное черной дыре, но летит с непредсказуемой скоростью и засасывает в себя космическую материю. И энергию. Последствия такого обжорства для N будут, разумеется, катастрофическими. Это ясно. Но ясно, друзья, и другое. Нам тоже не избежать встречи с хищницей. Скорость, с которой несется дыра, ясно показывает: она недавно возникла для наблюдений и направление движения – прямо на нашу солнечную систему. Понимаете?
– Не может быть! – три голоса, но отнюдь не трио, было ответом.
– Да, не может быть. Правильно. Но будет. Вот в чем штука.
– Иван Палыч, но ведь это…
– Да, моя милая, да, Танюша. Это конец. Нашей солнечной системе. И нам с вами, и всем нашим – тоже. Пока я не уверен, но можно предположить, что до полугода у нас еще осталось. А дальше – ничего не могу ни сказать, ни предположить…
Все на свете иголки впились в головы троице.
– Иван Палыч, мы сами должны проверить, или сообщить коллегам по электронке? – из Жени вопрос выполз сам собой, автоматически.
– Да вы что, смеетесь – сообщить? Если я ошибся, не простят, а если нет, это слишком серьезно. Надо подумать, вообще стоит ли об этом кому-нибудь говорить.
– Как это? – было давно принято, что наводящие вопросы задает Таня. Именно ей академик адресовал «полные ответы», как он выражался, то есть излагал академическим голосом академические соображения. Если надо бывало, ставь диктофон и пиши – готовый текст, не нужна правка, посылай в журнал и выйдет отличная статья.
– Понимаешь, Таня, если все верно, – впрочем, может рано это говорить, ну да ладно, – представь себе, что начнется там, в миру. Лучше не знать, когда придет косая, тебе любой врач скажет. Иллюзия безопасности – это самый сладкий миф нашей цивилизации. Ее стержень. Ей приносились такие жертвы, что