Аппарат Ноэля Бакстера. Глава I. Пугающее открытие. Наталья Явленская
лась моя болезнь, и рассудок все чаще подводит меня, ставя под сомнение мои поступки не только для общественности, но и для меня самого. Так вот, пока разум все еще служит мне, я решил запечатлеть на бумаге все, что мне довелось пережить.
Я прекрасно помню день, когда все началось. 20 марта 1868 года в моем доме случился пожар, погубивший большую часть моего имения. Огонь не тронул лишь то крыло дома, где раньше проживал мой дядя, и я вместе с Мартой (другую прислугу мне пришлось распустить из-за недостатка средств) вынужден был ютиться в трех дядиных комнатах.
Из всего ценного имущества удалось спасти лишь фамильное серебро и еще кое-какие стоящие вещицы. Но главное, пожар пощадил лабораторию, где хранилось мое главное сокровище – зеркальный фотоаппарат Сэттона. При первом осмотре были заметны лишь повреждения штатива. Но вскоре я удостоверился, что пострадало и его внутреннее устройство: разбилось зеркало, создающее изображение.
О покупке нового экземпляра нечего было и думать, и в отчаянии я сам отважился разобрать аппарат (что оказалось мне под силу, так как в устройстве и принципах его работы я разбирался достаточно). Устранив мельчайшие осколки, способные влиять на изображение, мне оставалось раздобыть новое зеркало.
Я работал в гостиной, и вспомнил, что еще ребенком наблюдал тут странную картину: одно зеркало чем-то помешало дяде и он на моих глазах пытался разбить его. К своему удивлению, я нашел зеркало там же, где видел в последний раз – лежащим у подставки для зонтов. Оно было треснутым, но одна из его целых секций вполне подходила для моего аппарата. И после кропотливой работы мне удалось собрать механизм, почти погубивший меня…
Я часто думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы цепь случайных событий не привела меня к созданию аппарата, от которого у меня до сих пор идет мороз по коже и волосы шевелятся на голове. Аппарата, чьи свойства ужасают живых, но остаются единственным средством для мертвых пролить свет на причину своей гибели.
Однако, отрезвляющая мысль, следующая за этими рассуждениями, не оставляет возможности пенять на необратимые случайности, якобы происходящие с нами. Разве может событие, сыгравшее главную роль в жизни, обойти нас стороной? И какие бы ни были его следствия, я уверен, что все они нанизаны на единственно возможную нить судьбы, невообразимым образом впечатавшуюся в ладонь еще при рождении.
Но довольно пространных размышлений. Я забыл о манерах. Конечно, мне необходимо представиться, коротко описать предшествующие пожару события и людей, повлиявших на ход моей истории.
Меня зовут Ноэль Бакстер.
Имени Ноэль я обязан появлением на свет в Рождественский сочельник. А фамилия Бакстер, хоть на первый взгляд и имеет утилитарное значение, вовсе не так проста. Мои предки принадлежали к числу крупной буржуазии и стояли у истоков мануфактурного производства, как известно, приведшего Британию к промышленному перевороту и укрепившему мировое господство моей державы.
К сожалению, я не застал расцвета могущества рода Бакстеров. К моменту моего рождения значительная часть семейного благосостояния была утеряна из-за неудачных попыток деда удержать лидерство своей фабрики в фарфоровом производстве. И я подозреваю, что финансовый крах и следующая за ним душевная болезнь моей бабки явились причиной многих бед моих родственников, включая и мои собственные.
Впрочем, родных по отцовской линии у меня было немного. Дед имел лишь двоих сыновей. О своем дяде Фрэнсисе я мало что знал. Только то, что он с детства отличался несносным характером, и никому не было с ним сладу. По мере взросления лучше его характер не становился, и любой пустяк мог вывести его из себя. О его несдержанном нраве были наслышаны все знакомые, и с ним редко кто изъявлял желание даже заговорить.
Фрэнсис часто попадал в неприятные ситуации, и как только возраст позволил, дед нашел лучшее применение его душевному складу – отправил на военную службу. Это оказалось верным решением. В военных компаниях дядька нашел свое призвание, большую часть жизни проведя в Индии.
Он никогда не был женат, и насколько мне известно, не стремился к общению с родственниками или с кем-либо еще в Англии. Во время редких визитов в Лондон он большую часть дня проводил в своем крыле дома, не удостаивая даже меня, единственного ребенка в семье, своим обществом.
А мне было так интересно наблюдать за ним! Внешне это был высокий грузный мужчина с густой угловатой бородой, с которой он еще больше походил на свирепого пирата (во всяком случае, мне так казалось раньше). Все в этом человеке вызывало мое любопытство: и грубые манеры, редко встречающиеся в нашем окружении, и домашние халаты с расписными узорами и вышивкой на восточный манер, в которых он всегда ходил по дому, пренебрегая приличиями и возражениями моей матери.
Но больше всего меня манили дядины сокровища. Один бог знает, сколько всякой таинственной всячины, привезенной им из Индии, хранилось в его комнатах. Мне не дозволялось находиться в его части дома. Впрочем, во время дядиного отсутствия его комнаты запирались, и не было никакого резона бывать возле них. Но когда Фрэнсис приезжал… Пожалуй, то были исключительные случаи, когда