Закон Москвы. Дмитрий Силлов
пришел забрать души тех, кто его не похоронил… Я читал в детстве – если стрелять, то только в голову…
– Отдайте… мой… шамирит!..
Хриплый вопль вырвался из груди ходячего мертвеца. До его протянутых вперед лап с обломанными когтями оставалось не более десяти метров…
Данила закусил губу, приподнялся, вскинул пистоль… Справа щелкнул переводчик огня – это вскинул свой автомат Ион.
– Охренели, что ли? Пошутил я, пошутил…
Глазные яблоки Шерстяного провернулись вниз, явив из-под верхних век черные точки зрачков. Пасть, с которой только что капала пена, расплылась в знакомой ухмылке.
Дружинник еле удержал палец на спуске. А вот Колян от неожиданности не смог. Ударил одиночный выстрел, и Шерстяной, схватившись за грудь, рухнул в кусты.
– Кажись, серв нашего кореша второй раз грохнул, – в замешательстве произнес Ион.
Данила вскочил и ринулся к Шерстяному, на бегу засовывая за пояс пистоль. Ион – следом.
– Что же это?.. Как же это быть?.. – причитал Колян, семеня на паучьих ножках к месту трагедии.
Однако трагедии не получилось.
Из кустов, забористо матерясь, вылез Шерстяной, весь в репьях и сломанных иглах, застрявших в свалявшейся шерсти.
– Зря я тебя, насекомый, броневиком не задавил, – прорычал мутант, выковыривая репьи из шерсти обломанными ногтями. – И вообще, вы все суки потрошеные. Бросить меня посреди какой-то пещеры. Шамирит сперли, даже автомат утащили…
– Ты был мертвый, Шерстяной, – проговорил Данила. – Я могу отличить живого от трупа.
– А сейчас я что, тоже мертвый? – с вызовом воскликнул мутант.
Ион подошел к дебоширу, задумчиво потрогал входное отверстие пули на волосатой груди, потом положил руку на шею Шерстяного.
– Чего ты меня как бабу лапаешь? – возмутился мутант. – Я, кажись, ясно спрашиваю – что, я, по-вашему, и сейчас мертвый?
– Да, – немного растерянно произнес Ион. – У тебя только что пуля прошла навылет через сердце. И пульса нет…
– Как нет? – заорал Шерстяной. – А куда он делся?
– Он исчезнуть, когда ты умереть в тоннеле, – грустно сказал Колян. – Мы все видеть это и очень сильно горевать.
Шерстяной переводил недоуменный взгляд с одного своего товарища на другого, ища хоть малейший намек на то, что друзья решили над ним подшутить. Безуспешно. Наконец, до него помаленьку начало что-то доходить. Он медленно опустил взгляд вниз, словно боялся сделать это раньше, дотронулся до сквозной раны, из которой так и не появилось ни капли крови.
– А на спине у меня что? – спросил он с дрожью в голосе, поворачиваясь.
– Выходное отверстие, – сказал Ион. – Кулак просунуть можно. И кость торчит.
– Твою мать, – выдохнул Шерстяной с дрожью в голосе. – И не больно ведь ни капли… А я-то иду по тоннелю и думаю – что за ерунда? Могу дышать, а могу и не дышать, один хрен. Просто, когда не дышишь, говорить не можешь. А оказывается…
– Выходной